Что есть страх для каждого человека, и имеет ли сия величина структуру? Возможно, страх школьника или рабочего отличается от страха банкира, политика, ученого? Тогда страх — дело вкуса. Школьники боятся наказаний со стороны учителей, рабочие — потерять работу, где им не задерживали бы зарплату. Собственно, также обстоят дела и у сильных мира сего. Хотя они слово «страх» произносить не хотят, стесняются, что ли. Они говорят: «Я опасаюсь, я тревожусь, я огорчен тем, что...». Мыслят они большими, как им кажется, категориями. И, чтобы не сойти с ума в жизни, которую «ты выбираешь сам», смотрят на мир абстрагировано, разве чуть опасаясь, что будет хуже.
Более восприимчивыми к страху, как и следовало ожидать, явились люди творческих профессий — ученые, режиссеры, писатели. Они привыкли бояться за все человечество... НЕ БОЮСЬ

Геннадий ГАПОНЕНКО, начальник отдела Госкомитета финансовых расследований:
— Вы огорошили меня своим вопросом. Сидел, работал, вроде не страшно было. Меня даже матерые уголовники, по восемнадцать людей убившие, не спрашивали — страшно ли мне. Даже не знаю, как ответить. Вероятно, мне не страшно, иначе работу бы выбрал другую. Юрисконсульта, например. Там легче. Вот переживаю я всегда. За людей. Страшно все, что касается человеческой жизни.
Когда люди не воспринимают беду ближних, рядом человек будет умирать, а они пройдут мимо.
Были по отношению ко мне и физические угрозы. Я участвовал в военных действиях в Нагорном Карабахе, так что у меня есть опыт физической защиты. Я много тренируюсь и философски отношусь к подобным вещам. Все у всех становится по-другому, если дело касается близких людей.
Думаю, страх должен присутствовать в разумных количествах в каждом из нас. Он не должен сгибать, заставлять человека
«поджимать хвост», не должен граничить с ненавистью. Он должен давать малую толику здоровой злости бороться за свою жизнь.
СТРАХ ПОДСТЕГИВАЕТ

Александр ОСМОЛОВСКИЙ, председатель правления «Инфобанка»:
— У меня страх вообще за бизнес, которому я посвятил последние годы своей жизни, за имидж, который накапливался в течение двадцати лет. Теперь слово» банкир» стало вульгарно-ругательным.
Банкам некого обслуживать, нет клиентов. Я не работаю в полную мощь, потому что сужаются возможности банков эффективно размещать ресурсы, нет валютоокупаемых проектов, нет нетеневого бизнеса. Но когда трудно — должно быть трудно всем — и банкам тоже. Наш банк всегда выполнял государственные задания на все 100 процентов.
Если это было в пределах разумного, конечно. Нельзя ведь жить оторвано от народа и государства.
Политикой я вообще не занимаюсь. А что касается исчезновения известных людей, то и обыкновенные люди пропадают. Одни от долгов прячутся, другие — от жены, третьи — от алиментов, четвертые — от самих себя. Тысячи версий и все они имеют место.
Есть страх за детей, за их будущее, образование. Для этого надо получать много денег. Раньше за 10 лет можно было квартиру купить, а теперь — где уверенность в чем-либо даже у банкира? Но чувство страха — не самое страшное чувство. Хуже чувство деградации и безразличия, а это уже чувствуется в народе.
Чтобы страха не было — надо что-то делать, а не «выпил, лег спать», как у нас принято. Страх подстегивает. Заяц быстрее бежит, если за ним гонится волк.
НЕТ

Станислав Богданкевич, лидер Объединенной гражданской партии:
— Не знаю, чего мне страшно будет. Четыре года нападки идут, уже адаптировался. А вот то, что страх витает в нашем обществе — это страшно. Подтверждением тому — пример с Виктором Гончаром. На недавней сессии Верховного Совета письменно засвидетельствовавших свое участие было 60 человек, а после того, как пропал Гончар, многие на сессию не явились. А ведь люди должны быть гражданами своей страны, господами, а не рабами.
Я тут глубоко познакомился с правительственной концепцией стабилизации валюты. Она вызывает, мягко говоря, тревогу. В
Нацбанке ведь специалисты сидят, так как же они пропустили моменты, не соответствующие азам макроэкономики? Концепция не выдерживает критики! Это мертворожденная теория, не имеющая шансов на воплощение. Будто бы можно стабилизировать положение с помощью создания валютных резервов! Никогда не произойдет при этом ни свободной покупки, ни свободной конвертируемости. Вообще в концепции много глупостей и полумер. Не предусматривается уничтожение, а всего лишь снижение темпов фальшивопечатания, хотя за последние 7-8 месяцев денежная масса увеличилась в 4,3 раза.
Печально...
НЕ БОЮСЬ, А ОГОРЧЕН

Иван НИКИТЧЕНКО, профессор, член-корреспондент НАН:
— У меня нет чувства страха. Я — человек уже отживший свое, дважды перед господом Богом стоял — в 86 и в 93 годах. Скорее, это чувство огорчения, что ситуация складывается именно так, а не иначе. Есть одна тревога — ощущение грядущего голода. В стране нет молока, мяса. Думаю, потом будет только хуже, нет ведь оснований думать по-другому. Все рушится, падает. Сожалею, что никому не могу помочь... Изымают из активной деятельности самых активных людей. Многие пошли бы за Захаренко, а Винникова слишком много знала...
Никто не думает, как выбраться из этой грязи. У нас ведь все хорошо. А лучше всех сказал президент: «Жить будем плохо, но недолго».
Не знаю, может наши люди этот год и продержатся — на картошке да на заготовках. А у страны ресурсов больше нет.
ВСЕ ВПЕРЕДИ

Александр ЯЦКОВСКИЙ, начальник участка НПК «Сигнал»:
— Страх и озабоченность чувствуются в народе. Кого-то унизили, кого-то повязали. Мой прогноз — то ли еще будет через полгода- год. Уже сейчас страшно. У нас по работе ходила листовка, зовут всех на митинг в связи с последним указом Лукашенко насчет введения строгого режима на предприятиях. Многие подписывались, я тоже. Но перемен в настроении пока не вижу — народ спит.
Появляется осторожность. Следишь за действами, разыгрывающимися на экранах, газеты читаешь, анализируешь, делаешь выводы. Это уже определенное убеждение.
ПРИВЫЧКА СТРАШНЕЕ СТРАХА

Валентин ТРЕЩЕВ, вице-президент Приорбанка:
— Не знаю, хорошо ли это или плохо, но сейчас особого страха за свою семью я не испытываю. Скорее это плохо. Наша действительность заставляет людей просто привыкать к происходящему. А это более страшно, чем сам факт человеческого страха. Ты уже не анализируешь. Информация входит, преломляется, порой не оставляя места простым человеческим эмоциям.
Опасаемся ли мы распоряжения выделить валютные ресурсы на покупку зерна? Ничего неожиданного нет. Приходится черпать там, где еще хоть что-то осталось. Банки по-прежнему являются вотчиной государства. Видимо, так проявляют себя последние надежды на административно-командную форму правления. Только раньше оценивалась экономическая сторона подобных мероприятий, принцип возвратности хотя бы. Теперь же пока неясно, по какому плану произойдет ну, скажем, не изымание, а применение этих денег.
ИСЧЕЗАЮТ ЛЮДИ — ЭТО УЖАСНО

Борис ЛУЦЕНКО, главный режиссер театра им.Горького:
— На вопрос — страшно ли мне — ответить не могу однозначно: «да» или «нет». На Тайване землетрясение, в Чечне — война, в Москве взрываются дома. Ночью можно проснуться от ужаса — подъехала машина, а вдруг с бомбой для твоего дома? Исчезают люди — это ужасно. Мне очень хочется знать, где те, которых я так хорошо знал. Много нелепостей. А кто виноват? Да каждый из нас своим поведением! Как в романе «По ком звонит колокол»— он звонит по тебе, ты сопричастен своей жизнью со всем человечеством. А грехи мы плохо замаливаем. Ну вот, я ушел в философию... Мне страшно за все человечество.
НЕ БОИТСЯ ТОЛЬКО ИДИОТ

Виктор ХОМЯРЧУК, президент Белорусского страхового союза:
— Личного страха не испытываю. Вероятность попадания в неприятные ситуации у всех одинакова. Страшно за судьбу бизнеса — это, прежде всего, люди, которые у меня работают. Инициатива-то частная. Страшно, что чем громче крики об упрочнении хозяйственного законодательства, тем хуже оно становится. Оно гибко в плохом смысле. Неприятно, когда мы не можем застраховать клиента — страховка оперирует только к законам, которые размыты.
Не знаю, почему у нас люди такие напуганные. На Украине ситуация еще хуже, чем у нас, но люди там полны оптимизма. У нас же страха не испытывает разве что клинический идиот. А желания что-то предпринимать, вкладывать уже почти ни у кого не осталось.
Мы, страховщики, боимся, что те деньги, которые мы скопили, потеряем. А взамен получим какие-то бумажки и обязательства. На создание нормальной системы страхования ушло 10 лет жизни, кирпичик по кирпичику. Хотя в бизнесе потеря желания работать страшнее потери материальных ресурсов.
Еще страшно, что в наше время вором могут назвать на основании
«пролетарского чутья», а не по фактам. А пролетарское чутье и подвести может.
ИНОГДА

Роман АНАНЬЕВ, депутат Палаты представителей:
— Иногда бывает страшно. За родных и близких. Взять хотя бы несчастные случаи, болезни. А за страну не страшно. И голода никакого не будет, и зерно закупят. И люди, те, что исчезли, появятся. Не могут же вечно длиться эти исчезновения. Работать надо, а все остальное приходит и уходит.
У МЕНЯ — БЕСПОКОЙСТВО БЫТОВОГО УРОВНЯ

Евгений КУПЧИН, главный редактор «Белорусского банковского бюллетеня»:
— Абсолютно не страшно может быть только круглому дураку. А у нормального человека чувство страха должно присутствовать — хотя бы за свою семью, за свою работу, свой бизнес. Только не надо страх абсолютизировать и драматизировать. Один человек боится за одно, другой — совсем за другое.
Я же испытываю беспокойство. По поводу того, что сейчас происходит в экономике, из-за того, что существуют неясности в отношениях с нашими соседями. В общем, беспокойство бытового уровня гражданина своей страны, не всегда понимающего, что же в ней происходит. Беспокоюсь по поводу своих детей, чтобы они, получив образование, смогли найти хорошую работу, чтобы у них было перспективное будущее.
Я ШЕЛ НА ОПЕРАТИВНОЕ ЗАДАНИЕ И НЕ ЗНАЛ — ВЕРНУСЬ ИЛИ НЕТ

Федор КОТОВ, начальник центра информации и общественных связей
КГБ:
— С позиции не должностного лица, а человека мне грустно и обидно, что гора родила мышь. Жаль, что у нас неразвита элита. На генетическом уровне белорусы привыкли постоянно надеяться на кого-то. Я уважаю сельских жителей — мудрость там накапливалась веками, но и они вечно уповают на Бога, на партию, на власть. А ведь чем больше забот, тем больше должен быть стимул что-то менять. Да, меня это заботит. Вообще же я не отношусь к миру с позиции страшно-не страшно. Страх — от неведения. А есть слово
«надо». Если ты знаешь, на что ты идешь, то чего бояться? Иногда я шел на оперативное задание и не знал — вернусь или нет. Но шел.
Может быть, настроение менялось. Но если ты мужчина — делай, что тебе надлежит. Нет — уйди в сторону и смотри, как это делают другие.

Александра Устинович
«Белорусская газета»