|
Точно не помню, сколько мне лет. Кажется, уже много
тысяч. Или сотен. Потому что девять из них я живу при президенте
Лукашенко. И каждый год проживается, как век, — не легче, причем
как двадцатый — с войнами, тюрьмами и убийствами, ставшими нормой.
Александра Лукашенко белорусы выбрали своим президентом ровно девять
лет назад. И было совсем не страшно.
1994-й — веселый год. Первые президентские выборы в независимой
и радостной Беларуси, легко порхающей над Европой с бело-красно-белым
флагом. Мы все еще так молоды — и Верховный совет, и Декларация
о независимости, и Белорусский народный фронт, и конституция, и
кандидаты в президенты…
Абсолютное большинство жителей Беларуси проголосовали за Лукашенко
— так же легко и радостно, как делали в то время все остальное.
Тем более что его вынесла на поверхность высокая постсоветская волна
борьбы с коррупцией. Антикоррупционный доклад, прочитанный молодым
депутатом Лукашенко с трибуны Верховного совета в конце 1993 года,
был подготовлен тогдашним премьер-министром Кебичем, которому всего
лишь требовалось избавиться от некоторых особо зажравшихся чиновников
из собственного окружения. Был бы это не Лукашенко, а кто-нибудь
другой, главное, чтобы не из старой номенклатуры, — проголосовали
бы за того, другого, с такой же легкостью. Потому что мотив голосования
был прост: советских аппаратчиков вроде Кебича — немедленно на свалку
истории вместе с портретами вечно спящих членов политбюро. А с новым,
молодым руководством мы вмиг наш и, конечно же, новый мир построим.
Кто мог предположить тогда, что пророческой станет совсем другая
строчка из «Интернационала» — насчет тех, кто был никем, а станет
всем? Впрочем, опьянеть с глотка свободы и потерять голову, перестать
соображать, что почем, вовсе не казалось постыдным.
В 1994 году, спустя всего лишь четыре месяца после избрания, Лукашенко
решил, что игр в молодую демократию более чем достаточно... Довольно,
хватит!
Осенью 1994 года ведущие белорусские газеты выходят с белыми пятнами
на страницах, где должен был публиковаться доклад депутата Сергея
Антончика о коррупции в уже новом властном аппарате. Вдогонку президентским
указом увольняются главные редакторы этих газет. Еще не страшно,
еще кажется, что это временное помутнение сознания, а не тенденция.
Президент же еще так молод — только-только 40 исполнилось! (Кстати,
он до сих пор по привычке называет себя молодым президентом, не
замечая хохота окружающих, которые видят и набрякшие веки, и морщины,
и оплывающую свечным огарком фигуру, и не спасающую уже прическу
«внутренний заем».) Год 1994-й со скрипом заканчивается, а в бокалах
с шампанским все еще плещутся надежды.
В 1995-м Лукашенко проводит свой первый референдум. Меняет белорусские
государственные символы на старые, советские. На глазах у собравшихся
начальник управления делами президента Иван Титенков срывает бело-красно-белый
флаг со здания администрации и рвет его на куски. Стоящие внизу
впервые с ужасом начинают ощущать собственную беспомощность перед
тупой силой. У них только и остается сил на фольклорные изыски,
и теперь белорусский советский герб в народе называют «тухлое яйцо
на сковородке», а красно-зеленый флаг — «закат над болотом».
1996 год — время второго референдума, который изменяет конституцию
и расширяет президентские полномочия практически до полной безграничности.
Противостояние с Верховным советом, не дойдя до кульминации, заканчивается
полным проигрышем парламента. Депутаты честно собирают нужное количество
подписей за импичмент, но против тяжелой артиллерии в лице московского
гостя Черномырдина устоять не могут. После референдума Лукашенко
понимает: теперь ему можно все — и объявляет, что прошедшие два
года были как бы «понарошку» и потому не засчитываются, а отсчет
президентского срока следует начинать со дня референдума. Пятилетка
превращается в семилетку, как когда-то в СССР. А чтобы никто не
оспорил победу, Лукашенко на всякий случай разгоняет Верховный совет
и назначает в новый парламент, называемый теперь Национальным собранием,
только самых преданных депутатов. В том же 1996 году проходит знаменитый
марш протеста «Чарнобыльскi шлях», собравший десятки тысяч людей
и жестоко разогнанный милицией. После этой демонстрации в Беларуси
начинаются первые политические аресты.
1997-й — год омоновских дубинок, слезоточивого газа, самых массовых
акций протеста и арестов. В 1997 году садится в тюрьму журналист
ОРТ Павел Шеремет и раздается реплика Лукашенко в сторону Ельцина,
возмущенного посадкой российского журналиста: «Мне 40, ему (Ельцину)
— 80». В том же году арестовывают того самого трижды Героя Соцтруда
Василия Старовойтова, председателя знаменитого колхоза «Рассвет»,
и министра сельского хозяйства Василия Леонова (в бытность Лукашенко
директором совхоза «Городец» Леонов возглавлял Могилевский обком
КПСС и частенько «мочил» за хреновую работу нерадивого директора).
Мир наблюдает со стороны, но предпочитает не вмешиваться.
А в 1998 году вождь и вовсе идет вразнос, утрачивая связь с реальностью.
Нет ничего невозможного, достаточно одного лихого жеста — эх, раззудись,
рука, размахнись, плечо! — и послы Европы и Америки оказываются
на улице, изгнанные из своих резиденций под предлогом ремонта канализации
в поселке Дрозды. Ну не потеха ли? Но даже это пока не самый скверный
год. Потому что еще все живы.
В июле 1999 года заканчиваются президентские полномочия. Поскольку
мир и не думал признавать результаты референдума 1996 года, Лукашенко
становится нелегитимным по истечении пяти лет со дня выборов. Заметно,
что он в панике. На телеэкране мы видим лицо человека, припертого
к стене и готового уже на все. Это «все» не заставляет себя ждать.
При странных обстоятельствах в апреле умирает Геннадий Карпенко
— несомненный лидер оппозиции, за которого проголосовали бы хоть
в 1999-м, хоть в 2001 году все, включая лукашенковских чиновников,
уставших от постоянных истерик, слез и угроз своего хозяина. Исчезают,
навсегда растворяются в воздухе Юрий Захаренко, Виктор Гончар и
Анатолий Красовский, и никто не успевает даже слово прощальное сказать
им вслед. Кажется, мы все на айсберге, который несет куда-то в ледяной
океан. С берегов удивленно смотрят те, кто успел вовремя смыться.
А мы сбиваемся в толпу ближе к центру айсберга, чтобы нас не смыло
огромной темной волной и не унесло в ледяную воронку — туда, где
Захаренко, Гончар и Красовский.
В 2000 году к ним присоединится Дмитрий Завадский. Наверное, он
стоял ближе всех к той смертельной волне на берегу нашего брошенного
всеми айсберга. Его исчезновение уже почти не шокирует, лишь шепот
вокруг: кто, интересно, следующий?
А в 2001 году Лукашенко вновь избирается президентом — при том,
что перед выборами вдруг рванули на Запад все милицейские-прокурорские,
расследующие дела об исчезновениях, да и заорали оттуда хором: это
он заказал всех пропавших, а его верный госсекретарь Шейман исполнил
в лучшем виде! Лукашенко, впрочем, даже не пытается опровергнуть
обвинение в организации убийств. А зачем? Убивал или нет — все равно
положенные 80 процентов голосов ему «нарисуют», административный
ресурс находится в полной боевой готовности.
В 2002 году, кроме банкиров и бизнесменов, он начинает арестовывать
еще и директоров заводов, чтобы было кого обвинить в экономическом
крахе некогда благополучной юной республики. А в 2003-м…
Впрочем, этот год еще не закончился. Потери будем подсчитывать
в декабре. Но жить — когда же? На это совсем не остается времени.
Нас ждет в этом году новый референдум — о третьем президентском
сроке, — и, значит, новые аресты и новые смерти. Да и потом, после
Лукашенко, отдохнуть вряд ли удастся — если, конечно, нас, легких,
как стрекозиные крылья, не смоет очередная волна. Тем же, кто уцелеет
(мне бы очень хотелось оказаться в этом списке), придется отмывать
от крови и грязи страну, в которой так хорошо было бы просто жить,
да не пришлось…
Ирина Халип
«Новая газета»
|