Недавно было возобновлено следствие по делу насильственных похищений Анатолия Красовского и Виктора Гончара. Для ведения дела был назначен новый следователь. На первую же встречу он не пустил адвоката Ирины Красовской Гарри Погоняйло. За четыре года Ирина научилась писать бесконечные просьбы и ходатайства в прокуратуру и суды, выступать перед зарубежными парламентариями. Почти четыре года это делается для того, чтобы выяснить судьбу Анатолия и других пропавших, чтобы выяснить, что на самом деле произошло и кто лично виновен в этом.

Все эти годы продолжается преступление против членов семьи пропавшего Красовского. Они живут в атмосфере незнания и равнодушия, лишенные элементарной поддержки и уважения со стороны государства. Ирина вынуждена просить органы следствия о допросе подозреваемых по делу, потому что следствие до сих пор воздерживается от допросов. За четыре года следствие так ничего и не выяснило. «Каждый день по несколько раз я в мыслях прохожу путь от надежды до полной безнадежности и наоборот», — сказала Ирина в одном интервью.

В доме, которые Ирина шутливо называет «общежитием», воспитывается маленькая внучка, которую Анатолий Красовский уже не увидел. Анатолий Красовский — бизнесмен, педагог, кандидат философских наук, автор школьных курсов «Этика и психология семейной жизни», издатель журналов — пропал 16 сентября 1999 года, когда возвращался из сауны вместе с политиком Виктором Гончаром.

– В январе этого года дело было прекращено, а недавно я получила сообщение о том, что дело снова возобновлено. Я не знаю, каковы причины этого, мне никто ничего не объяснял. Я думаю, что они, во-первых, испугались наших активных действий, потому что мы прошли уже почти все инстанции тут, что это разрешило бы нам обращаться в международные суды, в Комиссию по правам человека ООН. Я думаю, это была основная причина возобновления дела. Сейчас дело возобновлено, и ему нет конца. А обращаться в международные суды лучше уже после того, как завершено дело тут, в стране.

Вторая причина — они испугались давления со стороны международной общественности. Была резолюция ООН, была резолюция ОБСЕ, были заявления Госдепартамента США и много других громких заявлений. Достаточно напомнить, что Резолюция ООН — это очень серьезное давление, и через год властям придется отвечать по резолюции, что сделано. Поэтому возобновление дела — это как бы уступка мировому сообществу. Очень похоже на закрытие офиса ОБСЕ в Минске — сначала закрыли, потом открыли и представили это как шаг вперед к требованиям международной общественности. Еще одна причина, на мой взгляд, в том, что следственные органы не хотели бы делиться никаким выводами следствия с международной комиссией, которая создана в Парламентской Ассамблее Совета Европы, председателем которой является Сергей Ковалев. В сентябре планируется визит членов комиссии в Беларусь, и белорусские органы обязаны дать отчет по следствию, но я думаю, что они ничего не покажут, сославшись на тайну следствия. Возможно также, у тех, кто является режиссерами и делает спектакль из следствия, есть еще какие-то замыслы, варианты, которые они просчитывают. Я не знаю. Официально никто ничего не объясняет.

После того, как стало известно про возобновление следствия, я захотела встретиться со следователем и передать ему часть ходатайств. Тем более, что сейчас появилось новое доказательство — это протокол о задержании Павличенко, подписанный генералом Мацкевичем и санкционированный заместителем генпрокурора Снегирем. Я его увидела в книге Леонова, и одновременно этот протокол появился «с подачи» Фролова в «Народной воле».

В ходатайстве мы просим опросить подозреваемых по делу. Я договорилась о встрече со следователем, но на следующий день он отказался меня принять, потому что я была вместе с адвокатом Гарри Погоняйло. Они почем-то ужасно боятся Гарри Петровича. Потому, наверное, что он задает неприятные для власти вопросы и на самом деле защищает нас как потерпевших. Если бы следствие хотело найти истину, то чем бы им мешал Погоняйло? Полтора часа мы вели переговоры о том, чтобы зайти вдвоем, но так этого и не добились. В результате я написала жалобу прокурору города о том, чтобы нового следователя отстранили от дела. Следователь для ведения дела был назначен новый. Его фамилия Кухаренок. Человек, который вел дело до января, даже не знал, что его возобновили и передали другому следователю. Так что возобновление дела — это очередная видимость.

– Что Вы думаете по поводу создания нового Фонда по поиску пропавших?

– Мы уже давно создали общественную инициативу, которая называется «Мы помним», и от имени которой и озвучиваем наши усилия, запросы, заявления. Мы делаем то, что делаем. А создание нового фонда — это была не моя инициатива. Собралось много известных людей, которые сказали: давайте скоординируем движения. Я не совсем понимаю, как еще возможно эти движения координировать. Это предусматривает какую-то новую бюрократичную структуру. Но самое главное в нашем деле — это не название, не регистрация, не декларация действий, а конкретные дела. Поэтому каждый что-то делает, делает то, что он может делать и то, что он считает важным. ОГП делает какую-то часть по поиску, общественная комиссия по расследованию исчезновений выясняет часть вопросов, журналисты проводят расследование, правозащитные организации решают многие проблемы, мы работаем, в «парламенте» некоторые депутаты пробуют что-то сделать. И сделано довольно много — люди в нашей стране, в Европе, в Америке знают про эти случаи похищений известных людей, парламентарии из многих стран обсуждают ситуацию с нарушением прав человека в Беларуси, международные организации принимают многочисленные обращения и резолюции по делам пропавших.
Проблема в другом — и тут мы принципиально расходимся с некоторыми инициаторами нового фонда — невозможно говорить про поиск пропавших и расследование дел, не затрагивая политику. Это позиция основной части нашей инициативы, и она очень принципиальная. Потому что, не поменяв эту власть, узнать что-нибудь будет невозможно. И нынешняя власть доказала уже это тем, что на протяжении почти что четырех лет не захотела расследовать эти дела, хотя имела определенных свидетелей и определенные доказательства. При теперешней власти мы не достигнем нашей цели — мы не сможем узнать про судьбу наших родных.

Мы в своей работе со Светланой Завадской и другими членами нашей инициативы всегда придумываем, что мы должны еще сделать, чтобы выяснить правду и чтобы про эти дела не забыли. Много работаем с органами следствия. Мы пытаемся добиться от них ответов на свои запросы. Мы пишем ходатайства, пишем к ним просьбы, они все время отвечают: нет, нет и нет. Но, тем не менее, мы их подталкиваем к этим делам. И то, что я получила постановление о прекращении дела- уже был большой результат. Там было написано черным по белому, что допрашивали бывшего министра внутренних дел Сивакова. Сиваков сказал, что не помнит, отдавали ли он приказ о получении «расстрельного» пистолета из СИЗО, а его заместитель Чванкин показал, что как раз Сиваков отдал ему приказ получить пистолет для бесшумных стрельб. Следствие не смогло даже выяснить, для каких целей два раза выдавался «расстрельный» пистолет за границы тюрьмы, и почему даты выдачи пистолета совпадают с датами исчезновений Захаренко, Гончара и Красовского. Так неужели невозможно выяснить истину? И это только один из многочисленных эпизодов, которые следственные органы не захотели расследовать.

Второе — это работа с международными организациями, которые могут повлиять на принятие решений тут. Это ОБСЕ, Совет Европы, ООН, другие организации. Мы пытаемся их информировать, участвуем в их заседаниях, встречаемся с делегациями. Это и встречи с парламентариями разных стран, участие в слушаниях по ситуации с правами человека и конкретно по делам исчезновений.

То, что была принята резолюция ООН — я считаю, это тоже наша заслуга. На последнем заседании ООН мы со Светланой Завадской встретились более чем с 30 делегациями стран-членов Совета Европы, рассказывали про ситуацию. Когда мы встречались с делегациями, они уже были обработаны официальной делегацией, что у нас все прекрасно, поэтому нам приходилось их переубеждать. То, что есть давление международных структур, в любом случае это принуждает власти и тех, кто непосредственно принимал участие в похищениях, нервничать.

Это то, что мы делаем. Я считаю, что надо использовать любую возможность, чтобы выступать и напоминать. Главное — чтобы это дело не затихло. Чтобы об этом помнили те, кто живет в нашей стране, и это напоминало им про неотвратимость наказания. Власти ведут себя очень мудро в этом плане. Они не реагируют ни на какие сенсации. В любой другой стране после такой сенсации что генеральный прокурор — это главный подозреваемый, уже бы поменялось правительство, а тут абсолютно спокойно, никто не реагирует. Протокол задержания Павличенко (командир СОБРа, называемый в прессе самым вероятным исполнителем политических похищений — прим.пресс-центра Хартии) опубликовали — и что? Кто-то среагировал? Нет. Это очень хорошая тактика замалчивания, «неподнимания» скандала. Снова же, признания Алкаева (высокопоставленный сотрудник МВД, сбежавший на Запад) — столько фамилий было названо! Из числа сегодня функционирующих чиновников. И снова все промолчали. Я не знаю, что еще должно произойти в нашей стране, чтобы что-то сдвинулось. Но я верю, что страх не может вечно властвовать.

– Есть ли у вас еще надежды, что найдется Анатолий, Виктор Гончар, другие пропавшие?

Честно говоря, я надежду потеряла, когда опубликовали все эти документы. Это было в позапрошлом году. Тогда я где-то несколько месяцев еще ходила и думала, что этого не может быть, потому что психологически очень тяжело свыкнуться с этой мыслью, просто невозможно. Каждый раз я перечитывала эти документы, мне дали ксерокопии самих документов, я их очень внимательно изучила и тогда поняла, что на самом деле это все — правда. Я пришла к выводу, что да, на самом деле — их нет. Хотя это очень тяжело говорить, думать про это, но надо смотреть правде в глаза. Потому что, исходя из этого, будешь выстраивать свои дальнейшие действия — и по поиску, и по жизни. Я разговаривала с Алкаевым, он подтвердил те свои слова, и я поняла, что да — скорее всего, они убиты. Но в глубине души я, как и каждая женщина, надеюсь на чудо, и это было бы величайшем счастьем в жизни — хотя бы увидаться еще раз — но я понимаю, что чудеса случаются только в сказках. А пока надо жить.

Ситуация абсурдная, потому что все все знают. Даже те документы, которые есть, взять их полистать, проверить каждую фамилию, каждый факт, допросить, выяснить то, чего не хватает, и вся картина была бы абсолютно полная. Так никто же ничего не делает. Лопатика (генерал МВД) никто не допрашивает, Мацкевича (экс-глава КГБ) никто не допрашивает, Божелко (экс-генеральный прокурор) никто не допрашивает — людей, у которых вообще полная картина. Это люди, которые ставили подписи на документах. Снегиря никто не допрашивает, чья подпись стоит на документе. Все все знают. И таких людей много. Алкаев сказал, что около 30 высокопоставленных людей знают все. Знают, что произошло. Но все молчат, потому что кто-то боится за себя, кто-то за семью, кто-то за жизнь — абсолютно понятно, что лишнее слово — и тебя нет. Все всё знают, но никто не может что-то сделать. Хотя есть доказательства. Поэтому единственный выход — смена власти. При следующей власти, на самом деле, выстроится очередь желающих сказать. Я не понимаю, как можно расследовать такие дела, не влезая в политику. Это просто невозможно. И я считаю, что расследование дел об исчезновении Юрия Захаренко, Виктора Гончара, Анатолия Красовского, Дмитрия Завадского, о смерти Геннадия Карпенко может стать первым шагом к демократии в Беларуси. Я верю в это.

«Наша Ніва»