Палаточный городок на Октябрьской площади Минска
просуществовал чуть больше трех суток. В ночь на пятницу спецназ
взял его штурмом. Маленькая крепость, охраняемая несколькими сотнями
замерзших молодых людей, сдалась без боя. Не от слабости — наоборот:
люди из палаточного городка декларировали ненасильственное сопротивление.
Последние телефонные звонки, которые юные арестанты смогли сделать
до того, как у них отобрали мобильные телефоны, были не с просьбой
принести передачу в тюрьму, а с призывом ко всем, кто остался на
свободе, выйти на площадь в субботу, 25 марта, в День воли.
Утром освободили несовершеннолетних — 45 человек. Подростки рассказали,
что в автобусах их жестоко избивали, оскорбляли, растаптывали ногами
телефоны. В спецприемнике-распределителе задержанных до утра продержали
на улице, на морозе, лицом к стене. В туалет водили только тех,
у кого был при себе паспорт. Российские телеканалы в это время взахлеб
врали о том, как донельзя корректно вела себя белорусская милиция.
Родственники совершеннолетних задержанных всю пятницу метались
по городу в бесплодных поисках. Информации не давал никто, тюрьмы
Минска были к четвергу переполнены: за три дня количество задержанных
оппозиционеров по всей Беларуси перевалило за 500, а вместе с обитателями
палаток их стало больше тысячи.
Девать арестованных было некуда, и многих вывозили за пределы города
— несколько автобусов уехали в милицейские казармы, десять автозаков
ушли в Жодино, где недавно построили новый СИЗО.
Власти объявили субботу рабочим днем для судей: суды не успевали
до вечера пятницы нашлепать приговоры, а вечером появились новые
задержанные.
Особенность тоталитарных режимов в том, что мемориалы на местах
расправ возникают быстро. Люди несли цветы к тому месту, где еще
накануне стояло 35 палаток, спецназовцы выхватывали у них букеты,
топтали или швыряли в урны. Потом начали выталкивать с площади.
Впрочем, спецназовцы не особенно зверствовали: они прекрасно размялись
накануне, во время штурма палаточного городка, и предчувствовали
аналогичное развлечение, которое белорусы называют «хапун», в субботу,
в День воли. Так что в пятницу у них был почти выходной. В отличие
от судей, которые трудились в поте лица, — на каждого задержанного
отводилась пара минут. Процессы над участниками митингов выглядели
так: «Фамилия?» — «Иванов!» — «15 суток ареста! Следующий!». Российские
телеканалы в это время врали, что все женщины отпущены на свободу…
Впрочем, что я все о российских телеканалах? В природе зачем-то
существуют еще и белорусские. Они с удовольствием рассказывали о
пьяных подростках, веселящихся на площади и устраивающих драки.
Показали «картинку», но парня, который изображал пьяного и пытался
хоть кого-нибудь спровоцировать на драку, опознали: им оказался
сотрудник Белтелерадиокомпании.
Если кто-нибудь скажет, что палаточный городок на Октябрьской площади
продержался недолго, это будет неправдой. Потому что городок продержался
долго. И если бы его не уничтожили войска, разросся бы в конце концов.
Если в первый день на площади стояло 9 палаток, то на третий — уже
35.
Обитатели палаток находились на осадном положении. Милиция и войска
задерживали всех, кто шел на площадь с сумками: несли воду, еду,
термосы и теплые вещи. В лучшем случае сумки просто забирали. В
худшем их владельцы отправлялись в тюрьму. И тем не менее, вспомнив
партизанское прошлое предков, люди умудрялись обвешиваться связками
сосисок, заворачиваться в пледы, надевать три кофты и две куртки,
чтобы снять их там, возле палаток.
Посторонний взгляд отметил бы странное скопление неповоротливых
толстяков, идущих на площадь. Один кудесник пронес четыре мангала
и уголь — для шашлыков. Второй притащил биотуалет, правда, был жестоко
избит.
Среди арестованных во время штурма оказался бывший посол Польши
в Беларуси Мариуш Машковски. Он приехал просто поддержать протестующих
и прямо с поезда, никуда не заезжая, пришел на площадь. В спецприемнике
его жестоко избили. У активиста российского молодежного движения
«Оборона» Олега Козловского за несколько дней до штурма милиция
проверила документы. Билет «Москва—Минск» на его глазах разорвали:
«Теперь считай, что ты сюда приехал не позавчера, а уже месяц назад.
Интересно, чем ты тут все это время занимался?». Кроме Олега, был
арестован еще один гражданин России, тоже активист «Обороны» Эдуард
Глезин. И еще граждане Украины, Литвы, Польши, Франции, Канады.
Посольства направили в правоохранительные органы запросы о своих
гражданах. Не направило запрос только одно посольство — Российской
Федерации.
Все эти дни Александра Лукашенко будто бы не существовало в природе.
Кажется, в худшие времена Бориса Ельцина это называлось «работать
с документами». Так вот, Александр Лукашенко работал с документами.
И принимал немногочисленные поздравления с «убедительной победой
на выборах»: от Владимира Путина, президента Ирана Ахмадинежада
и отца свободной Кубы Фиделя Кастро. Похоже, такая компания Владимиру
Путину куда приятнее и ближе, чем «Большая восьмерка».
Самая большая ошибка, которую за последнюю неделю допускали аналитики,
— это попытка сравнить Беларусь с Украиной времен оранжевой революции.
Беларусь можно сравнивать разве что с Польшей начала восьмидесятых,
с Польшей начала «Солидарности».
И потому Октябрьская площадь с ее тремя сутками существования,
возможно, оказалась даже сильнее, чем Майдан. Потому что Майдан
ни за что не смог бы случиться при диктатуре. На Майдан привозили
еду и одежду — и уезжали за следующей партией. На Октябрьскую площадь
привозили еду и одежду — и отправлялись в тюрьму. Ректоры киевских
вузов официально освобождали студентов от занятий, чтобы те шли
на Майдан. Ректоры минских вузов объявили, что все студенты, арестованные
на Октябрьской площади, будут отчислены.
Майдан мог возникнуть только в свободной стране. Палатки на Октябрьской
площади в тоталитарной стране не могли появиться по определению.
Но появились.
Это означает, что перелом произошел. И у нас отныне появилась Площадь
— тот первый квадратный километр свободы, который удалось отстоять.
25 марта
В субботу белорусам стало понятно, что режим Лукашенко пошел на
самоуничтожение. Как только начинает литься кровь — включается безжалостный
секундомер.
Проходы к ставшей уже знаменитой Октябрьской площади с раннего
утра были полностью блокированы милицией, ОМОНом и спецназом внутренних
войск. Люди к 12 часам дня собирались на прилегающих улицах, но
прорваться на площадь не удалось. Потом ОМОН начал теснить людей
к стенам. Было нечем дышать. С большим трудом демонстрантам удалось
прорвать оцепление.
В парке Янки Купалы собрались более 30 тысяч человек. После митинга,
на котором выступили оба оппозиционных кандидата, Александр Милинкевич
предложил разойтись до следующей акции — «Чарнобыльскага шляха»,
но никто не захотел. У участников митинга появилась идея идти к
спецприемнику-распределителю — требовать освободить политзаключенных.
Колонна шла дисциплинированно, останавливаясь на всех светофорах.
Машины сигналили в знак солидарности, из автобусов и троллейбусов
выходили люди и присоединялись к колонне. На проспекте Дзержинского
(придумали же название — прямо по Фрейду) колонну встретил спецназ
внутренних войск. Сначала бойцы просто стучали по щитам дубинками.
Люди скандировали: «Не боимся!». Потом войска пошли в атаку.
Когда прогремел первый взрыв, было по-настоящему страшно. Потому
что далеко не сразу стало понятно, что это только шумовая граната.
Потом слезоточивый газ и дымовые шашки. Били страшно. Раненые лежали
на дороге. Говорили, что есть убитые.
Александр Козулин предложил возвращаться в центр города: «Сегодня
у нас праздник — День воли, — и мы будем вместе гулять по городу».
Пройти дали совсем немного…
Мимо демонстрантов проехала колонна спецназовских автобусов. Люди
закричали: «Убийцы! Фашисты!». Два автобуса тут же остановились,
и бойцы начали рассекать толпу. Подъехали автозаки. Людей избивали
и заталкивали в воронки, в том числе и Александра Козулина, оставшиеся
спасались бегством. «Похоже, весна будет горячей», — говорили те,
кто спасся.
Ирина Халип
«Новая газета»
|