«Суд над нами мог быть только закрытым. Если бы он был открытым — это бы окончательно скомпрометировало правоохранительные органы», — заявил активист гражданской инициативы по наблюдению за выборами «Партнерство» Александр Шалайко в интервью пресс-центру Хартии’97. Сегодня Александр Шалайко и Энира Броницкая вышли на свободу из следственного изолятора ГУВД Мингорисполкома, где провели 6 месяцев за попытку организовать независимое наблюдение за президентскими выборами.

— Александр, как вы перенесли 6 месяцев неволи?

— В следственном изоляторе КГБ и на «Володарке» первые 5 месяцев можно было нормально существовать, но последние две недели было крайне тяжело. Меня поместили камеру для осужденных в подвале, где раньше были складские помещения. В камере 10-12 человек, высокая влажность, нет вентиляции, очень душно. Там очень легко получить хронические заболевания. Многие осужденные страдали от заболеваний дыхательных путей. Если посидеть в такой камере месяц-полтора, можно заболеть туберкулезом. В СИЗО КГБ условия были намного лучше — в небольших камерах сидели по 3-4 человека, прогулки — по два часа в день, но там тяжелее психологически — никого не видишь, кроме своих сокамерников.

Отношения с сокамерниками были уважительные, без конфликтов. Хорошему человеку везде рады, даже в тюрьме. Со мной сидели разные люди: начиная от задержанных за хулиганство и заканчивая убийцами. Очень много арестованных по экономическим статьям. В изоляторах приходилось заниматься юридическими консультациями. В СИЗО КГБ удалось добиться разрешения купить юридическую литературу. В самом изоляторе не было даже Уголовно-процессуального кодекса, а Уголовный кодекс был прошлогодний, в нем еще не было статьи, в нарушении которой меня обвиняли.

— Вспомните день задержания. Известно, что Ваших коллег задерживали спецназовцы в масках, вооруженные автоматами.

— Да, это имело место в отношении моих коллег. У меня обыск проходил довольно корректно. Правда, тоже присутствовали спецназовцы в масках, но без автоматов. Ордер на обыск был выписан по уголовному делу против активистов «Третьего пути» об оскорблении президента РБ в мультфильмах. Уголовное дело по «Партнерству» было возбуждено гораздо позже обыска и задержания. Я был арестован в 9 утра, а протокол о моем задержании был составлен только 9 часов вечера, то есть спустя 12 часов. Адвоката мне предоставили только на следующий день, 22 февраля, после обеда. В общем, нарушений было масса.

— Председатель КГБ, генпрокурор и министр внутренних дел публично обвиняли вас в подтасовке результатов «экзит-полов» и организации «терактов» в день выборов на Октябрьской площади. Как вы прокомментируете это?

— Конечно, это чушь, но я думал, что нам изменят обвинения на более серьезные. Однако этого не произошло, во время суда, все обвинения в подтасовке результатов «экзит-пола», которые прозвучали на БТ, были сняты. Что касается заявлений Сухаренко, Наумова и Миклошевича… Это было за месяц до выборов. Они хотели создать атмосферу страха, запугать людей и скомпрометировать независимое наблюдение. Они понимали, что после возбуждения уголовного дела организовать полноценное независимое наблюдение за президентскими выборами будет сложно.

— Как проходили допросы?

— Как только меня привезли в КГБ, следователь попытался провести что-то вроде неформальной беседы. Я отказался разговаривать. 22 февраля уже проходил официальный допрос, потом еще два допроса, которые вели сотрудники прокуратуры. Все они проходили быстро — я отказался давать показания. Таким образом, за 4 месяца следствия — всего три допроса.

Достаточно странным было то, что не были организованы очные ставки со свидетелями, которые написали заявления о том, что они добровольно признаются в своем участии в деятельности от имени незарегистрированной организации. В заявлениях они также называли состав руководящих органов гражданской инициативы.

— Но эти свидетели потом пришли в суд?

— Всего во время следственных действий были допрошены около 60 человек. Основными свидетелями были 8 человек, которые написали эти самые заявления. Из них в суд пришли только двое, которые сразу заявили, что их заявления были написаны под диктовку и в результате давления сотрудников КГБ. Всего в суде были допрошены около 20 свидетелей, которые говорили, что никогда ничего не слышали о проведении «экзит-полов» в день президентских выборов и не видели никаких бумаг.

— Почему на ваш взгляд процесс был закрытым?

— Суд над нами мог быть только закрытым. Если бы он был открытым, это бы окончательно скомпрометировало правоохранительные органы. Единственными «доказательствами» нашей вины у обвинения были две бумаги — одна с неизвестно откуда взявшимися результатами «экзит-пола» в день выборов, и вторая — с количествами людей, которые проголосовали досрочно во время парламентских выборов 2004 года, но с датой «19 марта 2006 года». Обе бумаги — фальшивки. То, что этого оказалось недостаточно, подтвердили и снятые с нас обвинения по ч.2 ст. 193 УК.

— У вас была возможность встретиться с Тимофеем Дранчуком и Николаем Астрейко?

— Только на суде. Мы вместе сидели на одной скамье в «клетке». Показывали друг другу знаки поддержки, улыбались. Перед вынесением приговора нам передала привет от Козулина его супруга. Было очень приятно, это поддержало. Сейчас мы будем делать все возможное, чтобы поддержать его.

Во время суда я, наконец, смог увидеть сына, но я его хотя бы видел до ареста, а Тимофей увидел своего ребенка впервые…

Очень поддерживало, что у суда, и в дождь, и в жару, стояли люди. Без них было бы намного тяжелее. Тут же меняется отношение у конвоя в лучшую сторону… Они видели, что нас поддерживали люди, встречают аплодисментами, цветами…

Тимофей и Николай держались мужественно. Мы поддержим их, сделаем все, что можем для них и их семей.

— Как Вы оцениваете приговор?

— Чувство противоречивое. С одной стороны рад, что с нас сняли обвинение по ч. 2 ст. 193 УК – «организация и управление структурой, посягающей на личность, права и обязанности граждан и не прошедшей государственную регистрацию». Но вынести приговор за «выступление от имени незарегистрированной организации» по максимуму для Николая Астрейко и приговорить к году лишения свободы Тимофея Дранчука — это очень сурово. Таких статей вообще не должно быть.

— Что вы сказали на суде в своем последнем слове?

— Я сказал, что моему сыну полтора года, моя жена ждет второго ребенка. У Николая Астрейко скоро будет ребенок, у Тимофея Дранчука родился сын. И я надеюсь, что к тому времени, когда нашим детям исполнится 14 лет и они смогут нести уголовную ответственность, мы уже забудем о подобных процессах.

— Александр, чем займетесь после тюрьмы?

— Продолжу заниматься общественной деятельностью. Уверен, что гражданское общество выживет. Только теперь нам нужно приспосабливаться к новым условиям, быть более умными и сильными.