|   В день десятой годовщины со дня кончины Геннадия Карпенко на адрес гражданской инициативы «Мы помним» пришло письмо от коллеги и товарища Геннадия Дмитриевича по НИИ Ядерной энергетики АН 
					  БССР Егора Федюшина, в котором он делится своими воспоминаниями. Гражданская инициатива «Мы помним» выражает благодарность автору письма за теплые слова. Приводим текст  полностью:  
			  
			День памяти Гены Карпенко... 
			Читаю скупые строчки хроники — Геннадий Карпенко скончался 6 апреля 1999 
					  года при невыясненных обстоятельствах. Истинные причины смерти неизвестны.
					  Да, прошло уже  10 лет.  Для многих  Геннадий Дмитриевич Карпенко 
					  известен как  директор завода, член-корреспондент Национальной академии 
					  наук, депутат, политик,  вице-спикер Верховного Совета, председатель 
					  Национального исполнительного комитета и т.д. Для меня же он был и останется 
					  навсегда в памяти как Гена Карпенко — мой умный,  симпатичный, 
					  коммуникабельный коллега, с которым  мы когда-то активно трудились  над 
					  проектом создания передвижной атомной станции  «Памир-630Д», а затем  и 
					   быстрых газоохлаждаемых реакторов  типа «БРИГ-300»  и «БРГД-1500».  Помню, 
					  в отделе ядерного материаловедения  нашего Института Ядерной энергетики АН 
					  БССР появился высокий  улыбающийся стажер-исследователь, как говорили, 
					   футболист и судья по футболу республиканской категории.  Я сначала не 
					  обратил на него особого внимания. У нас много было стажеров-исследователей. Мы тогда  интенсивно работали над созданием «ядерного щита 
					  родины», как принято говорить. Но Гена как-то выделялся своим стремлением  
					  быстрее узнать все о наших проблемах. Тогда многое было засекречено. Но  он 
					  был очень общителен и быстро набирался опыта. Хоть он и был направлен в 
					  другую лабораторию,  часто приходил советоваться со мной и иногда доставал 
					  меня вопросами, как и что, ведь я проходил такой же путь в науке за 9 лет до  
					  этого и имел за плечами богатый опыт создания и эксплуатации внутриканальных 
					  реакторных испытаний и послереакторных исследований.  Так что в науку он 
					  влился плавно. 
			
					  В последние два года этого периода ему пришлось работать уже под моим 
					  началом. Тогда  директор ИЯЭ Нестеренко В.Б. поручил  мне возглавить отдел 
					  ядерного материаловедения. 
			В этот период Гена уже усиленно работал над диссертацией. Он занимался 
					  коррозионными испытаниями топливных композиций в среде азотного тетраоксида 
					  и реакторными испытаниями материаловедческих ампульных каналов (серия МАК) 
					   на нашем реакторе ИРТ-2000 и на исследовательском реакторе «Мария» 
					   Института атомной энергии в польском городе Сверк (недалеко от Варшавы), 
					  куда мы неоднократно с ним выезжали. Надо отметить , что тогда работали мы 
					  напряженно,  с увлечением и энтузиазмом. Еще бы! Ведь мы работали на 
					  великую страну и страна работала на нас.   Конечно, мы тогда не думали о 
					  политике. Нашим богом была наука. И многое для нас тогда было впервые.
					       
			Гена  был хорошим организатором, умел ладить с людьми и никогда не 
					  оскорблял человека, даже резко критикуя его. С ним трудно было поругаться. 
					   И у него был особый дар — он, как никто другой, мог найти контакт и с 
					  «начальством». Наша система ведь построена на принципе «П.1. Начальник 
					  всегда прав.  П.2. Если начальник не прав,  смотри п.1» (Это в свое время 
					  хорошо растолковал мне тогдашний мой начальник — В.Б. Нестеренко, когда я 
					  ругался с ним по поводу урезания наших материаловедческих программ в 
					  обоснование проекта. Он мне сказал буквально следующее: ты конечно прав, но 
					  ты не все знаешь. И запомни, Егор, одно правило  «я начальник — ты дурак, ты 
					   начальник — я дурак»). Увы, в жизни это так часто бывает.  Но Гена мог 
					   найти нужные слова и добиться нужного решения  у руководства. Причем не 
					  через подхалимство и «ползания на брюхе»  (помните знаменитую фразу одного 
					  из наших губернаторов — Александр Григорьевич,  Вы выше Бога), а четкой 
					  аргументацией, логичностью подходов  и предвидением результатов.  С ним было 
					  приятно работать в одной связке. После успешной защиты диссертации он вдруг 
					  заявил мне, что у него мало времени, чтобы ожидать успешного (а может и нет) 
					  завершения наших атомных  проектов, а он хочет сейчас делать какое-нибудь 
					  конкретное большое дело,  дающее быстрый выход в народное хозяйство. Что я 
					  мог возразить? Наука, к сожалению, не всегда быстро дает нужный результат. Я 
					  сам чувствовал, что ему уже тесноваты рамки нашего Института. И мне осталось 
					  лишь  с сожалением пожелать  «большому кораблю — большое плавание».  Так оно 
					  и случилось. Директор НИИ  Порошковой металлургии Роман О.В.пригласил его на 
					  работу, где он защитил докторскую диссертацию, потом возглавил профильный 
					  завод в Молодечно и пошло... Эта часть его деятельности была уже у всех на 
					  виду. Но в эти годы мы встречались с ним лишь эпизодически.  Иногда он 
					  звонил. То ли чтобы посоветоваться,  то ли чтобы  «поплакаться в жилетку», 
					  то ли чтобы чем-то похвастать. Но это отдельная история для мемуаров.  
			
					   Дальше его жизненный путь проходил в другом ключе и об этом много написано. 
					   Я вспомнил  лишь об одном из периодов его жизни, который, думаю, во многом 
					  помог ему избрать такой путь, по которому он пошел. Еще помню встречу  с ним 
					  на митинге — шествии «Чернобыльский шлях»  в 1996 году.  Он в это время был 
					  уже видным политическим деятелем — оппозиционером.  Мы поговорили с ним на 
					  ходу несколько минут, я рассказал ему о своих впечатлениях об 
					   альтернативном (президентском) митинге, на котором я только что побывал. 
					  Договорились встретиться позже. Но не пришлось. Ни в этот день, ни в 
					  ближайше время. Но свои впечатления об этом дне я  изложил в статье «Люди 
					  холопского звания...» которую опубликовала «Народная Воля». 
			
					  Последний раз я с ним общался буквально за месяц до его «увода» из жизни (я 
					  не сомневаюсь, что кто-то очень сильно постарался его убрать с политического 
					  поля Беларуси и когда нибудь это будет обнародовано). 
			
					     Я хотел посоветоваться с ним, уже как с политиком,  о проблемах развития 
					  программ гуманитарной и технической помощи Беларуси со стороны мирового 
					  сообщества. У меня на этот счет были серьезные предложения, которые, однако, 
					  не заинтересовали руководство страны. Геннадий подтвердил мои худшие 
					  опасения и сказал, что вектор деятельности нынешнего рувоводителя страны 
					   направлен не в будущее, а в прошлое. Но мне он не понравился в тот раз 
					  своим некоторым пессимизмом. Жаловался, что ему  блокируют все предложения 
					  по работе.  Я посоветовал ему поработать пока в России, как многие наши 
					   деятели. Ведь с его знаниями и опытом его «с руками оторвут». Обещал 
					  подумать.  Чем все кончилось, вы знаете.
 
			Недавно у меня спросили: кем был Карпенко в белорусской политике  и как 
					  бы он отнесся к строительству белорусской АЭС? 
			Мне кажется, что для белорусской политики Карпенко был прежде всего 
					  надеждой. Надеждой на консолидацию, надеждой на примирение непримиримых во 
					  имя общей цели и в интересах прежде всего Беларуси, надеждой на изменение 
					  стратегии развития нашего государства, надеждой на возможность вхождения 
					  Беларуси в ряд передовых в научном и экономическом отношении стран Европы.  
			
					   Ему не надо было приглашать замежных лордов,  чтобы подправлять свой имидж. 
					  Он у него был от рождения, словно всосанный с молоком матери, так же как и 
					   интеллигентность, знания, спокойная уверенность и правда.
					     
			Что касается отношения к АЭС, то  если бы Гена Карпенко был жив, он сейчас 
					  непременно  стал бы активным участником движения «Ученые за безъядерную 
					  Беларусь». Впрочем, этого движеня и не было бы, т.к.  не было бы и самого 
					  решения о строительства АЭС, как  и  многих других бесперспективных 
					  проектов. Ведь он хорошо знал, что такое ядерная энергетика,  он  был 
					  хорошим   учеными и хозяйственником, и он умел чувствовать перспективу. И, 
					  конечно, если бы Геннадий Карпенко был жив, он мог бы стать настоящим 
					  лидером нации  и Президентом страны.  Мог бы, но не стал. И это горько. Ибо 
					  страну мог возглавить умный дальновидный политик, хороший семьянин.
					      
			Скажу несколько слов о Людмиле, его жене. Обаятельная, красивая, умница, 
					  она смогла вместе с Геннадием создать хорошую крепкую семью, всегда была его 
					  лучшим другом. Как же горько сознавать, что его детей и жену сейчас 
					  обездолили, вышвырнули из страны... Хотелось бы, чтобы Людмила знала — мы 
					  помним о ней, надеемся на её возвращение  вместе с детьми и внуками. 
					   Геннадий Карпенко  уже вошёл в пантеон настоящих, а не назначенных  героев 
					  Беларуси, и этого не изменить никому. 
			
					        Он мог бы повести нацию путём, которым сегодня идёт весь  
					  цивилизованный мир. Мы жили бы гораздо лучше, спокойней и уверенней в 
					  будущем. 
					   
			Егор Федюшин 
					  сопредседатель  комитета  движения «Ученые за безъядерную 
					  Беларусь»,  
					  заместитель руководителя Общественного объединения 
					  «Социально-экологический союз «Чернобыль» 
			 
					 |