Вдова политика Геннадия Карпенко ответила на вопросы “Народной Воли”.

— Людмила Филипповна, вы с детьми уехали из Беларуси больше 10 лет назад. За эти годы Германия стала для вас второй родиной?

— Мы уехали из Беларуси 6 января 2002 года, это уже 11 лет. А по поводу Родины в нашей семье однозначное мнение: она одна, и ее нельзя выбрать, поменять или заменить. Недаром она и называется “родина” с корнем “род”, где родился и где все твои предки. Судьба нашей семьи сопричастна к судьбе Беларуси, а не Германии. Мы чувствуем себя белорусами, и менять себя мы не собираемся. Иное дело, что есть большое желание, чтобы во главе Беларуси встал президент, который вывел бы ее на уровень прогрессивной и цивилизованной страны Европы.

— Вы по-прежнему живете в городе Эсслингене на юге Германии или уже, может быть, сменили место жительства и переехали поближе к детям? Если не ошибаюсь, ваша дочь живет во Франкфурте, а сын в Берлине?

— Где я живу? Как говорят мои знакомые, я человек “на колесах”. Да, я по-прежнему живу в Эсслингене, но основное время провожу у детей, во Франкфурте, где живет моя дочь, или же в Аахене, у сына.

— Когда мы с вами последний раз разговаривали, дочь работала в немецко-американской финансовой компании, а сын подыскивал себе работу. Чем занимаются ваши дети сейчас?

— Сейчас дочь работает в государственном банке, а сын — в сфере логистики и продаж.

— Вы сами за эти годы, наверное, уже стали по-немецки говорить лучше, чем по-белорусски?

— Эмигранты хорошо говорят по-немецки, если приехали в молодом возрасте, учились здесь, работают или же живут в немецкой семье. Я приехала в зрелом возрасте, имела только полугодовые интеграционные курсы и все. Общение у меня в основном с русскоговорящими людьми. Поэтому говорить по-немецки я могу на бытовом уровне. В семье общаемся на русском языке. Мы заказываем книги из Беларуси, внуки ходят в библиотеку, берем литературу у знакомых. Моя младшая внучка Верочка, которой 9 лет, изучает в школе английский и голландский языки. Настюша уже занимается в 8-м классе гимназии, изучает английский, французский и русский. С нами они общаются на русском языке, с друзьями — на немецком.

Вы, кстати, правы, говоря, что немецкий я лучше знаю, чем белорусский, но не потому, что прекрасно знаю немецкий, а потому, что, к своему стыду, плохо знаю белорусский. Мои школьные годы прошли в советские времена, когда в нашей стране обучению своему родному языку надлежащего внимания не уделяли, а детей военнослужащих вообще освобождали от его изучения. Мой муж знал хорошо “беларускую мову” и, как известно, довольно часто выступал и давал интервью по-белорусски. В Молодечно в его бытность председателем горисполкома вся документация велась на родном языке.

— Знаю, что одно время вы жили на социальное пособие...

— Да, все эти годы я жила на пособие по безработице. Однако не потому, что не хотела работать, а потому, что в моем возрасте это практически невозможно. Найти работу могут эмигранты только молодого возраста с немецким дипломом, а не с белорусским. Но для этого надо пройти такие жернова, что не каждый выдержит. Я по сей день не знаю всего, через что пришлось пройти моим детям, — они берегли меня и не все рассказывали. Ни одни нормальные родители не пожелают такого своим детям... Могу сказать, что для крупных организаций в Германии существуют нормы по принятию иностранцев на работу. Поэтому русские экономисты и инженеры, которые не подтвердили свои дипломы, работают в лучшем случае продавцами или на грязных работах, но и здесь существует конкуренция с эмигрантами других национальностей.

— Вам и вашим детям удалось полностью интегрироваться в немецкое общество?

— Дети, думаю, да, интегрировались. Они живут полноценной жизнью в немецкой среде.

Я привыкла здесь, но полностью не интегрировалась. Чтобы полностью интегрироваться, надо жить и понимать культуру, искусство и литературу этой страны. Не могу здесь полностью реализоваться и после 11 лет жизни в этой стране остаюсь “чужой”.

— Вам не скучно без работы? Чем наполнены ваши дни?

— Не скучно, но одиноко. Я всегда нахожу чем заняться. Благодаря моей помощи мои дети имеют немецкие дипломы и работу.

А потом, сколько еще не прочитано прекрасных книг! Я люблю путешествовать, вокруг столько прекрасных мест. Вот недавно я с дочерью и внучкой Настенькой побывала в Париже. Я и раньше дважды там была, один раз еще с Геннадием, где-то в 1994 году, а затем уже после его гибели, но тогда было не до достопримечательностей...

7 января у моего сына родился сын, а у меня первый внук, Данечка, так что времени даже не хватает.

— В 2006 году в интервью нашей газете вы сказали: “Я обязательно вернусь в Беларусь”. Еще не передумали? Неужели после стольких лет в Европе сможете вернуться и, как ни в чем не бывало, жить в Минске?

— Я остаюсь верна своим словам. Я очень хочу приехать в Беларусь.

Понимаете, жизнь состоит не только из материальных благ. Я уже как-то говорила, что после потери мужа у меня изменились приоритеты и ценности в жизни. Нашу эмиграцию можно сравнить с переселением на необитаемый остров. Кто-то иронически скажет: ведь поехала в Европу!.. Да, но все вокруг чужое, непонятное. Мы приехали с двумя чемоданами в руках на чужую землю, не зная ни единого слова по-немецки. Не хочется даже вспоминать! Это надо испытать самому...

Смогу ли я теперь жить в Беларуси? Однозначно могу ответить, что при нынешнем руководстве страны — нет. При другом — возможно, но для этого я должна и хочу после стольких лет отсутствия побывать на родине. Ведь я знаю нынешнюю белорусскую жизнь только по скудным рассказам соотечественников и по статьям. Я страдаю от невозможности посетить могилы родных людей: мужа и родителей.

— Кстати, а вам есть куда возвращаться?

— Главное — желание...

— Вы сохранили белорусское гражданство?

— В Германии у меня статус политической эмигрантки, я не отказывалась от белорусского гражданства, но еще и не подавала на немецкое. Хотя собираюсь. Дети мои имеют немецкое и белорусское гражданство.

— Один из белорусских политологов высказал такую мысль: все политики, уезжающие за границу, обречены на забвение. Не боитесь, что лет через 10 в Германии будут больше знать о Карпенко, чем в Беларуси?

— Он прав, но если говорить о Карпенко, то политиком был мой муж, который никуда не уехал, хотя мог, ему несколько раз предлагали. И даже имея на руках список лиц, неугодных власти, где он был первым, он сделал выбор для себя. Мне муж не говорил о существовании такого списка, только как-то спросил меня: “Что будешь делать без меня?” Я порой в минуты отчаяния сержусь на себя и на Геннадия, что в первую очередь он думал не о нас, семье, а о белорусском народе. И где мы сейчас? И белорусский народ, как вы говорите, забывает о Карпенко, а если кто и помнит, то боится вспоминать.

Исключение составляет Валерий Костка, почти в каждой своей статье он вспоминает о Карпенко. Знает и помнит о Карпенко в Германии руководство города Эсслингенa, работали вместе по партнерским связям. Благодаря им, Валерию Костке и Зинаиде Бондаренко был проведен вечер памяти Карпенко в Минске в 2009 году, была издана вторая книга о нем. Каждый год наши немецкие друзья навещают меня в день гибели Геннадия 6 апреля и в день его рождения 17 сентября.

— Выходит, вы не чувствуете себя забытой? Не сократилось ли число тех, кто по-прежнему шлет вам искренние приветы из Беларуси?

— Истинные друзья не забудут. Я знаю, что у того же Костки по сегодняшний день висит в квартире портрет Геннадия.

Число людей из Беларуси, с которыми я общаюсь в настоящее время, ограничено. В первую очередь это моя старшая внучка Аннушка, которая занимается в БГУ на факультете радиофизики, она часто нас навещает. Моя подруга Жанна, которая столько лет помогала сохранить фонд им.Карпенко. Одна семейная пара, соратники Геннадия по науке, — это из тех, которые не набивались в друзья при жизни Геннадия, но оказались настоящими друзьями после его смерти. Родные Геннадия по материнской линии из Смолевичей. И, конечно, Валерий Костко, бывший помощник и истинный друг Геннадия.

— Сегодня в Беларусь возвращаются некоторые эмигранты — говорят, что устали “в Европе работать грузчиками”. И, судя по их теперешним интервью, оказывается, не все так плохо и в нашей стране...

— По этому поводу есть много народных изречений: “Родные стены согревают” или же “Где родился, там и пригодился”. У нас действительно прекрасный народ, добрый, отзывчивый. В Беларуси прекрасная природа, ну а президенты вечными не бывают.

Вы знаете, очень часто на улицах Германии выступают музыканты и певцы, зарабатывая таким образом деньги. В основном это люди из неблагополучных стран, в том числе и из Беларуси. В прошлом году приезжал квартет из белорусского оперного театра. Но когда их спросили, как им живется в Беларуси, то они ответили, что все прекрасно. Даже здесь одолевает страх, это уже настоящий “сталинизм”. Вот и делайте выводы!

— Вы не раз говорили, что уехали в Европу “не за сладким куском пирога”, а потому, что психологически было невыносимо оставаться в Минске: “Я потеряла мужа, дети — отца, почти все друзья и знакомые отстранились от нас, боялись общаться. Мы остались практически одни...” Хочу спросить: нашли ли вы в Германии спокойствие и душевный комфорт, который потеряли в Беларуси? Успокоилось ли сердце?

— Так оно и есть — по сегодняшний день некоторые белорусы боятся общаться с нами. Это я особенно ощущаю, когда приезжают группы из Молодечно по партнерским связям. Сторонятся, если и заговорят, то с оглядкой, порой даже исподтишка дарят какой-нибудь сувенирчик.

Здесь я спокойна за своих детей, внуков, я знаю, что мой телефон не прослушивают и квартиру тоже, за мной не следят и не врываются в дом, спецслужбы не вскрывают жилище в мое отсутствие и не обыскивают шкафы. Ну а душевного спокойствия по-прежнему нет. Я и спустя 13 лет не знаю правду о смерти моего мужа, разве можно успокоиться и простить? Как в стихах Блока: “Покой нам только снится”.

— Людмила Филипповна, ваш муж умер почти 14 лет назад. Скажите, правду говорят, что время — лечит?

— В моем случае — нет, неправду говорят. Возможно, это зависит от того, в каком возрасте потерять близкого, любимого человека, возможно, и от содержания совместной жизни. Время не лечит, боль просто переходит в хроническую форму.

— Геннадий Дмитриевич приходит к вам во снах?

— Да.

— В Германии вы пытались заниматься политикой и не упускать из виду белорусский вопрос. Уехав, вы сказали: “За границей я еще с большей силой и большими возможностями смогу бороться с существующим в Беларуси режимом”. Но в последнее время вас совсем не слышно. Потеряли интерес, устали, надоело?

— Я ошибалась, как, впрочем, и другие белорусские политики в эмиграции: Андрей Санников, Дмитрий Бондаренко, Александр Отрощенков и другие. О европейских политиках в Беларуси искаженное понятие, как и вообще о жизни здесь. Сколько лет не слышно было Зенона Пазьняка? Вот только сейчас он, как писали, вышел из тени. Наверное, решил, что настало его время. Это мое личное мнение.

Я и сейчас слежу за всеми событиями в Беларуси. Мне очень нравятся статьи Валерия Костки — умные, содержательные и правильные. Как всегда, с удовольствием читаю статьи Ирины Халип и Натальи Радиной.

Нет, я не устала, не надоело. Интерес потеряла? Это не в моем случае. Я занималась политикой не ради интереса, я считала это своим долгом.

— Поддерживаете ли отношения с белорусскими эмигрантами, которые живут в Германии?

— Таких не так уж много, а в моей земле вообще никто не живет. Перезваниваюсь с семьей Ольги Захаренко.

— Кстати, как вы отнеслись к тому, что Андрей Санников попросил политического убежища в Англии?

— Я не удивилась. Знала, что в Англии живет его сестра. Дело в том, что все готовы осуждать, комментировать, но никто не захотел бы побывать на его месте. Я рада, что он жив. Возможно, он меньше сделает для Беларуси, находясь за ее пределами, но лучше так, чем вообще никак... Андрей умный, культурный, воспитанный человек, но, на мой взгляд, он не все предусмотрел и не был готов к такому зверскому отношению к его семье.

— Среди некоторых деятелей распространено мнение, что говорить правду о том, что происходит в Беларуси, и называть вещи своими именами можно только за границей. Скажите, а нужна ли кому-нибудь там эта правда? И вообще, насколько серьезно относятся к таким словам европейцы, принимают ли их близко к сердцу?

— Ну, во-первых, у белорусов не всегда есть возможность сказать правду, только ваша газета и может взять на себя такую смелость. Возможность следить за событиями на оппозиционных сайтах через интернет есть далеко не у всех в Беларуси. А потом, нужна ли эта правда кому-то еще, ведь никто не придет и ничего не изменит в нашей стране? Изменения нужны самим белорусам, им и надо доносить всю правду. Обычному европейскому населению совершенно не интересно читать о Беларуси. Белорусской темой интересуется только более интеллигентная и интересующаяся политикой часть населения. Говорить о Беларуси в Германии, безусловно, надо, но все это делается не в ущерб интересам своей страны.

— К вам часто обращаются за советом или поддержкой белорусские политики? Может быть, какую-то помощь предлагают?

— Обращались с просьбой накануне президентских выборов 2010 года и позже. Просили поддержки в получении политического статуса. Помощи не предлагали. С некоторыми переписывалась, когда они отбывали тюремное заключение.

— Вы все эти годы следите за событиями, которые происходят в Беларуси. Что больше всего возмутило или, наоборот, порадовало?

— Я очень радовалась событиям в Беларуси в 2010 году, я действительно поверила в возможность и ждала перемен в Беларуси. Меня радуют белорусские молодые люди — восхищена смелостью Дмитрия Дашкевича.

Но я возмущена поведением политиков со стажем. За 18 лет все не могут договориться о единой политике. Кто в лес, кто по дрова! И что они хотят от европейских политиков, если каждый приезжает и толкует свою правду? Кто за санкции, кто против? Вечные разногласия, а воз и ныне там. Каждый хочет казаться умнее другого.

— Лет пять назад в Беларуси вышла книга про Геннадия Карпенко, которую написали белорусские журналисты. Как думаете, много еще осталось нерассказанного о Карпенко?

— Книга вышла к 10-летию гибели Геннадия, в апреле 2009 года. Я очень благодарна Светлане Калинкиной, Александру Коктышу и Александру Томковичу за смелость в написании этой книги. Но, безусловно, много еще не рассказано о Геннадии.

— Вы говорили, что задумывались о написании мемуаров — не о политике, а о женском, вы ведь прожили вместе 30 лет! Может, уже какие-то главы написаны?

— Да, я начала писать. Поверьте, очень тяжело. Вместе с воспоминаниями я проживаю свою жизнь повторно. Поэтому дело идет очень медленно.

В 2011 году по рекомендации Ханса-Георга Вика к нам приезжал один немецкий журналист из Берлина. Он пишет книгу о психологическом состоянии иммигрантов.

— Людмила Филипповна, если бы можно было повернуть время назад, что вы изменили бы в своей судьбе?

— Только одно — сделала бы все возможное, чтобы муж остался жив!..

Из архива «Народной Воли»

Жена и дети заместителя председателя Верховного Совета

13-го созыва Геннадия Карпенко, таинственно умершего от кровоизлияния в мозг в апреле 1999 года, получили политическое убежище в Германии.

6 января 2002 года семья Карпенко уехала в Германию, 28 января подала германским властям документы на получение статуса политических беженцев и 28 апреля получила этот статус.

Людмила Карпенко до сих пор уверена, что к смерти мужа приложили руку спецслужбы.

“Скончался Геннадий Карпенко от кровоизлияния в мозг 6 апреля 1999 года в возрасте 49 лет, — написано в свободной интернет-энциклопедии. — За неделю до этого у политика случился инсульт. Родственники и представители оппозиции сомневаются в естественных причинах его смерти. Смерть политика была неожиданной, так как перед этим он никогда не жаловался на плохое здоровье, Геннадий Карпенко умер за месяц до альтернативных президентских выборов, сторонники проведения которых отказались признать навязанные Лукашенко изменения в Конституцию, которые продлевали срок его полномочий на два года. Через месяц после смерти Карпенко бесследно исчез один из его ближайших соратников — Юрий Захаренко, еще через полгода второй — Виктор Гончар. Широкое общественное мнение, в том числе родственники Карпенко, склонны связывать эти события в одну цепь”.