Палаточный городок на Октябрьской площади
Минска просуществовал чуть больше трех суток. В ночь на
пятницу спецназ взял его штурмом. Маленькая крепость, охраняемая
несколькими сотнями замерзших молодых людей, сдалась без
боя. Не от слабости — наоборот: люди из палаточного городка
декларировали ненасильственное сопротивление. Последние
телефонные звонки, которые юные арестанты смогли сделать
до того, как у них отобрали мобильные телефоны, были не
с просьбой принести передачу в тюрьму, а с призывом ко всем,
кто остался на свободе, выйти на площадь в субботу, 25 марта,
в День воли.
Утром освободили несовершеннолетних — 45 человек. Подростки
рассказали, что в автобусах их жестоко избивали, оскорбляли,
растаптывали ногами телефоны. В спецприемнике-распределителе
задержанных до утра продержали на улице, на морозе, лицом
к стене. В туалет водили только тех, у кого был при себе
паспорт. Российские телеканалы в это время взахлеб врали
о том, как донельзя корректно вела себя белорусская милиция.
Родственники совершеннолетних задержанных всю пятницу метались
по городу в бесплодных поисках. Информации не давал никто,
тюрьмы Минска были к четвергу переполнены: за три дня количество
задержанных оппозиционеров по всей Беларуси перевалило за
500, а вместе с обитателями палаток их стало больше тысячи.
Девать арестованных было некуда, и многих вывозили за пределы
города — несколько автобусов уехали в милицейские казармы,
десять автозаков ушли в Жодино, где недавно построили новый
СИЗО.
Власти объявили субботу рабочим днем для судей: суды не
успевали до вечера пятницы нашлепать приговоры, а вечером
появились новые задержанные.
Особенность тоталитарных режимов в том, что мемориалы на
местах расправ возникают быстро. Люди несли цветы к тому
месту, где еще накануне стояло 35 палаток, спецназовцы выхватывали
у них букеты, топтали или швыряли в урны. Потом начали выталкивать
с площади.
Впрочем, спецназовцы не особенно зверствовали: они прекрасно
размялись накануне, во время штурма палаточного городка,
и предчувствовали аналогичное развлечение, которое белорусы
называют «хапун», в субботу, в День воли. Так что в пятницу
у них был почти выходной. В отличие от судей, которые трудились
в поте лица, — на каждого задержанного отводилась пара минут.
Процессы над участниками митингов выглядели так: «Фамилия?»
— «Иванов!» — «15 суток ареста! Следующий!». Российские
телеканалы в это время врали, что все женщины отпущены на
свободу…
Впрочем, что я все о российских телеканалах? В природе
зачем-то существуют еще и белорусские. Они с удовольствием
рассказывали о пьяных подростках, веселящихся на площади
и устраивающих драки. Показали «картинку», но парня, который
изображал пьяного и пытался хоть кого-нибудь спровоцировать
на драку, опознали: им оказался сотрудник Белтелерадиокомпании.
Если кто-нибудь скажет, что палаточный городок на Октябрьской
площади продержался недолго, это будет неправдой. Потому
что городок продержался долго. И если бы его не уничтожили
войска, разросся бы в конце концов. Если в первый день на
площади стояло 9 палаток, то на третий — уже 35.
Обитатели палаток находились на осадном положении. Милиция
и войска задерживали всех, кто шел на площадь с сумками:
несли воду, еду, термосы и теплые вещи. В лучшем случае
сумки просто забирали. В худшем их владельцы отправлялись
в тюрьму. И тем не менее, вспомнив партизанское прошлое
предков, люди умудрялись обвешиваться связками сосисок,
заворачиваться в пледы, надевать три кофты и две куртки,
чтобы снять их там, возле палаток.
Посторонний взгляд отметил бы странное скопление неповоротливых
толстяков, идущих на площадь. Один кудесник пронес четыре
мангала и уголь — для шашлыков. Второй притащил биотуалет,
правда, был жестоко избит.
Среди арестованных во время штурма оказался бывший посол
Польши в Беларуси Мариуш Машковски. Он приехал просто поддержать
протестующих и прямо с поезда, никуда не заезжая, пришел
на площадь. В спецприемнике его жестоко избили. У активиста
российского молодежного движения «Оборона» Олега Козловского
за несколько дней до штурма милиция проверила документы.
Билет «Москва—Минск» на его глазах разорвали: «Теперь считай,
что ты сюда приехал не позавчера, а уже месяц назад. Интересно,
чем ты тут все это время занимался?». Кроме Олега, был арестован
еще один гражданин России, тоже активист «Обороны» Эдуард
Глезин. И еще граждане Украины, Литвы, Польши, Франции,
Канады. Посольства направили в правоохранительные органы
запросы о своих гражданах. Не направило запрос только одно
посольство — Российской Федерации.
Все эти дни Александра Лукашенко будто бы не существовало
в природе. Кажется, в худшие времена Бориса Ельцина это
называлось «работать с документами». Так вот, Александр
Лукашенко работал с документами. И принимал немногочисленные
поздравления с «убедительной победой на выборах»: от Владимира
Путина, президента Ирана Ахмадинежада и отца свободной Кубы
Фиделя Кастро. Похоже, такая компания Владимиру Путину куда
приятнее и ближе, чем «Большая восьмерка».
Самая большая ошибка, которую за последнюю неделю допускали
аналитики, — это попытка сравнить Беларусь с Украиной времен
оранжевой революции. Беларусь можно сравнивать разве что
с Польшей начала восьмидесятых, с Польшей начала «Солидарности».
И потому Октябрьская площадь с ее тремя сутками существования,
возможно, оказалась даже сильнее, чем Майдан. Потому что
Майдан ни за что не смог бы случиться при диктатуре. На
Майдан привозили еду и одежду — и уезжали за следующей партией.
На Октябрьскую площадь привозили еду и одежду — и отправлялись
в тюрьму. Ректоры киевских вузов официально освобождали
студентов от занятий, чтобы те шли на Майдан. Ректоры минских
вузов объявили, что все студенты, арестованные на Октябрьской
площади, будут отчислены.
Майдан мог возникнуть только в свободной стране. Палатки
на Октябрьской площади в тоталитарной стране не могли появиться
по определению. Но появились.
Это означает, что перелом произошел. И у нас отныне появилась
Площадь — тот первый квадратный километр свободы, который
удалось отстоять.
25 марта
В субботу белорусам стало понятно, что режим Лукашенко
пошел на самоуничтожение. Как только начинает литься кровь
— включается безжалостный секундомер.
Проходы к ставшей уже знаменитой Октябрьской площади с
раннего утра были полностью блокированы милицией, ОМОНом
и спецназом внутренних войск. Люди к 12 часам дня собирались
на прилегающих улицах, но прорваться на площадь не удалось.
Потом ОМОН начал теснить людей к стенам. Было нечем дышать.
С большим трудом демонстрантам удалось прорвать оцепление.
В парке Янки Купалы собрались более 30 тысяч человек. После
митинга, на котором выступили оба оппозиционных кандидата,
Александр Милинкевич предложил разойтись до следующей акции
— «Чарнобыльскага шляха», но никто не захотел. У участников
митинга появилась идея идти к спецприемнику-распределителю
— требовать освободить политзаключенных.
Колонна шла дисциплинированно, останавливаясь на всех светофорах.
Машины сигналили в знак солидарности, из автобусов и троллейбусов
выходили люди и присоединялись к колонне. На проспекте Дзержинского
(придумали же название — прямо по Фрейду) колонну встретил
спецназ внутренних войск. Сначала бойцы просто стучали по
щитам дубинками. Люди скандировали: «Не боимся!». Потом
войска пошли в атаку.
Когда прогремел первый взрыв, было по-настоящему страшно.
Потому что далеко не сразу стало понятно, что это только
шумовая граната. Потом слезоточивый газ и дымовые шашки.
Били страшно. Раненые лежали на дороге. Говорили, что есть
убитые.
Александр Козулин предложил возвращаться в центр города:
«Сегодня у нас праздник — День воли, — и мы будем вместе
гулять по городу». Пройти дали совсем немного…
Мимо демонстрантов проехала колонна спецназовских автобусов.
Люди закричали: «Убийцы! Фашисты!». Два автобуса тут же
остановились, и бойцы начали рассекать толпу. Подъехали
автозаки. Людей избивали и заталкивали в воронки, в том
числе и Александра Козулина, оставшиеся спасались бегством.
«Похоже, весна будет горячей», — говорили те, кто спасся.
Ирина Халип
«Новая газета»
|