В Беларуси — уголке Европы, о котором мы редко вспоминаем — до сих пор властвует авторитарный режим, и за критику президента вы запросто можете оказаться за решеткой. Поэтому не стоит удивляться, что еще в преддверии выборов в этой стране уже поползли слухи об их подтасовке. Ник Пейтон Уолш побывал в государстве, где советская эпоха, по сути, продолжается и сегодня.
Николай Статкевич делит тесную вонючую камеру с пятью другими заключенными. В 6 утра, после подъема, они выстраиваются в ряд в тюремном коридоре, спиной к стене. Дежурный по спецкомендатуре по очереди выкрикивает их фамилии; заключенный отвечает, назвав свое имя и отчество, и делает два шага вперед, упираясь носом в противоположную стену.
Исправительные работы, к которым приговорен Статкевич, начинаются в 8 утра. Поэтому у него есть час, чтобы забежать в квартиру своего семидесятипятилетнего отца, принять душ, позавтракать и сменить пропахшую тюрьмой одежду на чистую. Затем сорокадевятилетний кандидат наук и отставной подполковник советской армии, является в местную мастерскую. Там он ремонтирует чайники, утюги и радиоприемники, получая за это порядка 35 фунтов в месяц. Его преступление, согласно статье 342 Уголовного кодекса, состоит в «организации групповых действий, нарушающих общественный порядок и препятствующих работе общественного транспорта». Другими словами, он организовал демонстрацию, из-за которой пришлось ненадолго остановить уличное движение. За это в июне прошлого года Статкевича приговорили к трем годам исправительных работ.
История Статкевича словно сошла со страниц одной из книг Александра Солженицына, лауреата Нобелевской премии и летописца советского ГУЛАГа сталинских времен. В обеденный перерыв он объясняет мне, что в народе его приговор называют «химией»: эта форма наказания была придумана «в хрущевские времена, когда ГУЛАГ был ликвидирован, и некому стало выполнять «грязную работу» — например, на химических заводах».
Однако Статкевич — не советский диссидент из далеких пятидесятых. Он — один из последних политзаключенных в Европе 21 столетия, изгой в родной стране — Беларуси, о существовании которой мы часто вообще забываем. Здесь советская эпоха, по сути, так и не закончилась.
От города Барановичи с четырехсоттысячным населением, где он отбывает наказание — покидать его Статкевичу запрещено — всего 150 километров от границы с Польшей — одной из стран советского блока, недавно вступившей в Европейский Союз. Однако Беларусь и демократический Запад словно находятся на разных планетах. 18 октября 2004 г. Статкевич возглавил демонстрацию протеста в связи с проведенным в стране референдумом по внесению поправок в белорусскую конституцию, чтобы президент Александр Лукашенко, возглавляющий страну с июля 1994 г., мог баллотироваться на третий срок. Позитивный результат референдума был столь же предопределен, как и волна обвинений в подтасовках и произволе в адрес белорусских властей, поднявшаяся на Западе после голосования. Естественно, акция Статкевича не привела к отмене результатов референдума, и за ее организацию он получил три года «химии».
Беларусь — страна с десятимиллионным населением — «зажата» между прибалтийскими государствами и Украиной, а на востоке граничит со своей бывшей имперской владычицей — Россией; опыт научил ее жителей не ожидать приятных сюрпризов ни от истории, ни от собственных правителей. Веками Беларусь была разменной картой в «большой игре» европейских империй. Независимым государством она стала лишь в 1918 г., но и это продлилось недолго — уже через год ее «проглотила» Советская Россия. В ходе сталинских репрессий тридцатых годов не менее 100000 ее граждан было казнено, а множество других попали в лагеря. В годы второй мировой войны и нацистской оккупации погибло 3 миллиона белорусов — треть населения республики (ни одна из стран, участвовавших в войне, не имела такого высокого процента потерь). Выживших победоносный Сталин подверг новым репрессиям. Сильно досталось Беларуси и в последние годы перед бесславной кончиной советской империи: в результате Чернобыльской катастрофы 1986 г. пятая часть ее сельскохозяйственных земель заражена радиацией и непригодна для использования.
Лукашенко — сейчас ему 51 год — постоянно обыгрывает трагическую историю страны в собственных целях. Он не упускает случая заявить, что его режим принес республике «стабильность». В 2003 г. он заметил в интервью белорусскому радио: «Для меня характерен авторитарный стиль руководства, и я всегда это признавал. Почему? Об этом можно говорить часами. Страну необходимо держать под контролем и главное — не ломать жизнь людей»`. Через две недели, после многомесячной подготовки и репрессий против оппозиции, Лукашенко, которого бушевский Белый дом называет «последним диктатором Европы», организует очередные президентские выборы, чтобы довести свой срок пребывания у власти до 15 лет — тогда он станет непревзойденным «долгожителем» среди глав государств современной Европы.
Определенная стабильность в Беларуси действительно существует. Государство платит неплохие пенсии, и общий уровень жизни части населения можно назвать сносным. Другие же настолько изолированы от внешнего мира, что им просто не с чем сравнивать. Водитель Николай Казарян зарабатывает 40 фунтов в месяц; он живет в ветхой избе в окрестностях столицы — Минска, совсем недалеко от элитного лыжного курорта, где расположена роскошная дача президента. Но, несмотря на гигантский разрыв в уровне жизни с главой государства, о Лукашенко Казарян отзывается однозначно.«Отличный мужик», — улыбается он, подняв большой палец.
Сегодня в России, после бурных девяностых с их политическими потрясениями и массовой приватизацией, уровень жизни начинает повышаться. В Беларуси подобных реформ не было: 80% экономики до сих пор находится в руках государства, а государство — это Лукашенко.
«Он — бывший председатель колхоза, и страной управляет как колхозом, — отметил в беседе со мной один высокопоставленный западный дипломат, попросивший не называть его имени. — Думаю, его интересуют не деньги, а власть». Тот же дипломат характеризует победу на предстоящих выборах как «гран-при» для Лукашенко, право на абсолютную диктатуру, к которой он так стремится`.
В день выборов, 19 марта, оппозиция обещает в 20.00 провести мирные массовые демонстрации. Ее лидеры утверждают, что результат голосования заранее предопределен, и надеются, выйдя на улицы, поднять волну массовых протестов вроде тех, что в ноябре 2004 г. привели к смене режима в соседней Украине. Их вдохновляют заявления о поддержке со стороны Америки и Евросоюза, однако Москва, не желающая, чтобы еще одно постсоветское государство окончательно перешло в западный лагерь — поддерживает Лукашенко. Таким образом, все готово к новому столкновению между Востоком и Западом.
Говорят, что накануне выборов Лукашенко проявляет нервозность, и уже в открытую принимает меры для изоляции Беларуси от «демократической заразы». Для выезда за границу гражданам этой страны уже давно требуется соответствующий штамп в паспорте; теперь студентам необходимо официальное разрешение на любую поездку за рубеж для учебы.
Все это элементы общего «закручивания гаек» в Беларуси; этот процесс порой приобретает чисто оруэлловские, а порой — комические черты. «Оскорбление президента» уже не первый год квалифицируется как уголовное преступление, за которое полагается тюремный срок, но Лукашенко и этого показалось мало: в декабре Уголовный кодекс пополнился новой статьей, предусматривающей до трех лет тюрьмы [так в тексте. Статья предусматривает лишение свободы от шести месяцев до двух лет — прим. перев.] за «предоставление иностранному государству … заведомо ложной информации о … положении Республики Беларусь»`. Кроме того, страх перед тлетворным влиянием иностранной рок-музыки привел принятию закона, предписывающего, чтобы 75% музыкальных произведений, транслируемых по белорусскому радио и телевидению, были «отечественного производства». Еще один новый закон требует, чтобы все фотомодели, позирующие для наружной рекламы, размещаемой на территории страны, были белорусскими гражданками.
Конечно, эти маразматические проявления «советскости» вызывают улыбку. Вот только самим белорусам не до смеха. За гротескным фасадом скрывается реальная атмосфера страха.
Когда в популярном ресторане в центре Минска я переключил канал телевизора, чтобы посмотреть первое обращение к избирателям главного оппонента Лукашенко на предстоящих выборах — Александра Милинкевича, две девушки за соседним столиком тут же заявили, что передача мешает их беседе. Трансляция должна была продлиться полчаса, но уже на восемнадцатой минуте появился менеджер, и попросил выключить телевизор. Сколько я ни пытался убедить его, что выступление по государственному телевидению нельзя считать «политической агитацией», он остался непреклонен и настоял, чтобы я отдал ему пульт.
«Может быть, в глубине души он сам хотел послушать меня, — объяснил мне потом Милинкевич: мы беседовали на заднем сидении микроавтобуса, в котором он разъезжает по стране, встречаясь с избирателями, — но бизнес у нас так жестко контролируется властями, что он, наверно, просто боялся потерпеть убытки. Самоцензура — самое мощное оружие».
Почти не имея доступа в СМИ, Милинкевич колесит по стране в белом микроавтобусе вместе с женой Инной и несколькими сотрудниками предвыборного штаба (всего в нем 20 человек). В день нашей встречи, он провел три часа за рулем, чтобы встретиться с избирателями в городе Орша на востоке страны; там, несмотря на снегопад, его ждали около сотни сторонников под наблюдением нескольких милиционеров. У Милинкевича просто нет другого выхода, кроме как вести предвыборную кампанию «на местах». Единственная сохранившаяся в Беларуси оппозиционная газета — «Народная воля» — теперь печатается в России и распространяется в почтовых конвертах, чтобы власти ее не перехватили.
Государственное телевидение склонно обличать западный мир в самых нелепых формах и выражениях. (По сообщению BBC Monitoring, в одном вышедшем недавно документальном фильме были высказаны обвинения в адрес США, которые якобы финансировали нацистскую Германию. В фильме говорилось о том, что компания Coca-Cola придумала рецепт «Фанты» для «утоления жажды немецких захватчиков».) Сообщения о событиях внутри страны также сильно искажаются, в них Лукашенко изображается в качестве великого благодетеля своего народа, ведущего свою страну изобилия к новым высотам. Однако Милинкевич полагает, что электорат, приученный еще в советские времена не верить звучащим с экрана словам, видит все эти ухищрения насквозь.
Улицы белорусской столицы Минска сверкают почти неестественной чистотой. На них на удивление мало рекламы. Лишь на нескольких плакатах рекламируются известные зарубежные марки, но рядом с ними всегда соседствуют государственные информационные объявления. (Типичный милицейский плакат гласит: «Мы всегда рядом с вами». Любой бывший гражданин СССР прочтет в нем скрытую угрозу.)
Даже за легкое проявление инакомыслия здесь приходится платить дорогой ценой. Любовь Кучинская говорит, что до 7 февраля она была студенткой ветеринарного факультета и получала стипендию. Затем милиция провела обыск в ее комнате в общежитии и обнаружила оппозиционные плакаты. После этого она впервые начала проваливаться на экзаменах и в итоге ее вышвырнули из университета. В Барановичах, куда был выслан Статкевич, Александр Долмут рассказывал мне, что он потерял должность заместителя директора швейной фабрики из-за своей политической деятельности.
Рабочие государственных предприятий — а это преобладающая часть населения — теперь принимаются на работу по контракту, который должен продлеваться ежегодно. Естественно, это ведет к усилению их политической лояльности. «Уволь трех человек, и остальные 100000 будут запуганы», — говорит Статкевич.
Александр Свирид является заместителем председателя парламентского комитета по правам человека. Он был единственным официальным представителем, встретившимся со мной во время моего четырехдневного визита. Он говорит, что после телевизионного выступления Милинкевича получил много телефонных звонков от разгневанных избирателей, которые спрашивали его, почему государство разрешает показывать такую «клевету на президента».
Из молчаливых и пыльных коридоров минского парламента трудно разглядеть, какие перемены могут принести выборы. Отвечая на вопрос о том, каково, по его мнению, определение демократии, Свирид говорит: «В школе я узнал, что демократия это власть народа. В моем понимании, демократия означает то, что руководители должны приходить к власти при помощи демократических средств, выполнять волю народа и направлять общество. И речь здесь не идет об оппозиции».
По его словам, оппозиция, ищущая иностранной поддержки и финансирования, «по сути дела является определенной формой терроризма, вмешательства во внутренние дела другого государства». Свирид добавляет: «Сегодня вы поддерживаете оппозицию, а завтра начнете поощрять терроризм».
Я спрашиваю, означает ли это, что общительный и мягкий профессор Милинкевич на деле является террористом, и он быстро сдает назад. «Нет, нет. Он даже не хулиган. Он хороший, нормальный, послушный человек». «Но, — тут же добавляет Свирид, — конструктивная критика Лукашенко — это всегда путь вперед. Если человек патриот и любит свою страну, он должен поддерживать не оппозицию, а президента».
Пока звучит довольно зловеще. Но в Минске есть целые районы, где процветает инакомыслие. Во вторник вечером возле городского «Оранжевого Клуба», названного так в честь цвета украинской революции, выстраивается очередь. Владелец клуба Павел Каширин впускает людей по одному, проверяя их фамилии по списку. Внутри молодые люди выпивают, курят, и если они уверены, что их не подслушивают, то вполне возможно, что говорят о революции.
Левон Вольский обычно солирует в своей оппозиционно настроенной группе NRM, но сегодня он подрабатывает в ансамбле «Крамбамбуля». В их песнях звучат такие слова, как «танки на улицах, Дзержинский на площади» [имеется в виду памятник основателю КГБ Феликсу Дзержинскому], как бы предупреждая о сползании в тоталитаризм.
NRM официально не запрещена, однако, по словам Вольского, одного звонка из милиции директору концертного зала вполне достаточно, чтобы отменить ее выступление. «Эта страна похожа на СССР в миниатюре. Сейчас наступило время троечников. Все талантливые люди уехали за границу. Если бы я не верил в победу демократических сил, я бы тоже давно уехал», — говорит он.
Я задаю вопрос о том, не могут ли преследования Лукашенко отразиться и на нем. «Не думаю, что это будет гениальным шагом, потому что всего за год эта поп-культура (он обводит рукой вокруг) посеяла много семян». Он останавливается и ухмыляется: «Извините, я рискую, потому что есть закон о клевете на государство. Не хотелось бы задевать честь нашего президента».
Другим же людям терять нечего. Муж Светланы Завадской Дмитрий, журналист российского телеканала ОРТ, считается одним из четырех пропавших в Беларуси людей. Он исчез в 2000 году после репортажа о том, что белорусские власти могли быть причастны к оказанию помощи чеченским сепаратистам. С тех пор Светлана его не видела. В то же самое время исчезли три других человека — бывший министр внутренних дел и два политика. Теперь всю свою жизнь Светлана посвятила их 14-летнему сыну Юрию и делу разоблачения авторитаризма Лукашенко перед внешним миром. «У меня есть послание для Путина, — говорит она мне, — ваша героическая и опасная поддержка такому режиму постыдна, она компрометирует Россию на международной арене».
Ее кампания набирает обороты. В прошлом году она встречалась с госсекретарем США Кондолизой Райс и главой внешнеполитического ведомства ЕС Хавьером Солана. 27 февраля Завадская и вдова еще одного пропавшего человека встречалась в Белом Доме с Джорджем Бушем. Пресс-секретарь Белого Дома Скотт Маклелан заявил, что американский президент выразил «персональную поддержку их усилиям по поиску справедливости для исчезнувших людей и для всех тех, кто хочет вернуть Беларуси свободу». Он добавил, что Соединенные Штаты сделали вполне определенный вывод: Дмитрия Завадского убил режим Лукашенко.
Завадская на себе испытала и жестокость государства, и его глупость. В шесть часов вечера 7 июля прошлого года она и десятки других людей собрались на Октябрьской площади в центре Минска, чтобы отметить пятую годовщину исчезновения ее мужа. На демонстрантов напала милиция. По словам Завадской, один милиционер толкнул ее, а другой ударил в лицо. Затем в прокуратуре ей заявили, что это она напала на милиционеров. Дело против нее (или против милиции) так и не было доведено до конца, но Завадская до сих пор регулярно получает молчаливые телефонные звонки.
«У моего сына Юрия в школе проводят уроки идеологической подготовки, — говорит она, — они заставляют весь его класс смотреть фильмы, в которых Лукашенко показан этаким отцом народа, идущим по колхозным полям. Но я не беспокоюсь по этому поводу. Юрий говорит, что весь класс смеется. Мой сын на все происходящее здесь смотрит своими глазами, поэтому ему почти ничего не надо объяснять».
Но не всегда над этим мрачным абсурдом можно будет интуитивно смеяться. Настанет день, когда ей придет объяснить Юрию случившееся. «Я думаю, он понимает, что его отец не вернется. Но мы никогда об этом не говорили, и разговор этот будет тяжелым».
Ник Пейтон Уолш, The Guardian, (Великобритания)
Перевод: Кирилл Ельцов, Максим Коробочкин, Евгений Еремин
inosmi.ru
Русский
English