Палаточный городок на Октябрьской площади Минска просуществовал чуть больше трех суток. В ночь на пятницу спецназ взял его штурмом. Маленькая крепость, охраняемая несколькими сотнями замерзших молодых людей, сдалась без боя. Не от слабости — наоборот: люди из палаточного городка декларировали ненасильственное сопротивление. Последние телефонные звонки, которые юные арестанты смогли сделать до того, как у них отобрали мобильные телефоны, были не с просьбой принести передачу в тюрьму, а с призывом ко всем, кто остался на свободе, выйти на площадь в субботу, 25 марта, в День воли.
Утром освободили несовершеннолетних — 45 человек. Подростки рассказали, что в автобусах их жестоко избивали, оскорбляли, растаптывали ногами телефоны. В спецприемнике-распределителе задержанных до утра продержали на улице, на морозе, лицом к стене. В туалет водили только тех, у кого был при себе паспорт. Российские телеканалы в это время взахлеб врали о том, как донельзя корректно вела себя белорусская милиция.
Родственники совершеннолетних задержанных всю пятницу метались по городу в бесплодных поисках. Информации не давал никто, тюрьмы Минска были к четвергу переполнены: за три дня количество задержанных оппозиционеров по всей Беларуси перевалило за 500, а вместе с обитателями палаток их стало больше тысячи.
Девать арестованных было некуда, и многих вывозили за пределы города — несколько автобусов уехали в милицейские казармы, десять автозаков ушли в Жодино, где недавно построили новый СИЗО.
Власти объявили субботу рабочим днем для судей: суды не успевали до вечера пятницы нашлепать приговоры, а вечером появились новые задержанные.
Особенность тоталитарных режимов в том, что мемориалы на местах расправ возникают быстро. Люди несли цветы к тому месту, где еще накануне стояло 35 палаток, спецназовцы выхватывали у них букеты, топтали или швыряли в урны. Потом начали выталкивать с площади.
Впрочем, спецназовцы не особенно зверствовали: они прекрасно размялись накануне, во время штурма палаточного городка, и предчувствовали аналогичное развлечение, которое белорусы называют «хапун», в субботу, в День воли. Так что в пятницу у них был почти выходной. В отличие от судей, которые трудились в поте лица, — на каждого задержанного отводилась пара минут. Процессы над участниками митингов выглядели так: «Фамилия?» — «Иванов!» — «15 суток ареста! Следующий!». Российские телеканалы в это время врали, что все женщины отпущены на свободу…
Впрочем, что я все о российских телеканалах? В природе зачем-то существуют еще и белорусские. Они с удовольствием рассказывали о пьяных подростках, веселящихся на площади и устраивающих драки. Показали «картинку», но парня, который изображал пьяного и пытался хоть кого-нибудь спровоцировать на драку, опознали: им оказался сотрудник Белтелерадиокомпании.
Если кто-нибудь скажет, что палаточный городок на Октябрьской площади продержался недолго, это будет неправдой. Потому что городок продержался долго. И если бы его не уничтожили войска, разросся бы в конце концов. Если в первый день на площади стояло 9 палаток, то на третий — уже 35.
Обитатели палаток находились на осадном положении. Милиция и войска задерживали всех, кто шел на площадь с сумками: несли воду, еду, термосы и теплые вещи. В лучшем случае сумки просто забирали. В худшем их владельцы отправлялись в тюрьму. И тем не менее, вспомнив партизанское прошлое предков, люди умудрялись обвешиваться связками сосисок, заворачиваться в пледы, надевать три кофты и две куртки, чтобы снять их там, возле палаток.
Посторонний взгляд отметил бы странное скопление неповоротливых толстяков, идущих на площадь. Один кудесник пронес четыре мангала и уголь — для шашлыков. Второй притащил биотуалет, правда, был жестоко избит.
Среди арестованных во время штурма оказался бывший посол Польши в Беларуси Мариуш Машковски. Он приехал просто поддержать протестующих и прямо с поезда, никуда не заезжая, пришел на площадь. В спецприемнике его жестоко избили. У активиста российского молодежного движения «Оборона» Олега Козловского за несколько дней до штурма милиция проверила документы. Билет «Москва—Минск» на его глазах разорвали: «Теперь считай, что ты сюда приехал не позавчера, а уже месяц назад. Интересно, чем ты тут все это время занимался?». Кроме Олега, был арестован еще один гражданин России, тоже активист «Обороны» Эдуард Глезин. И еще граждане Украины, Литвы, Польши, Франции, Канады. Посольства направили в правоохранительные органы запросы о своих гражданах. Не направило запрос только одно посольство — Российской Федерации.
Все эти дни Александра Лукашенко будто бы не существовало в природе. Кажется, в худшие времена Бориса Ельцина это называлось «работать с документами». Так вот, Александр Лукашенко работал с документами. И принимал немногочисленные поздравления с «убедительной победой на выборах»: от Владимира Путина, президента Ирана Ахмадинежада и отца свободной Кубы Фиделя Кастро. Похоже, такая компания Владимиру Путину куда приятнее и ближе, чем «Большая восьмерка».
Самая большая ошибка, которую за последнюю неделю допускали аналитики, — это попытка сравнить Беларусь с Украиной времен оранжевой революции. Беларусь можно сравнивать разве что с Польшей начала восьмидесятых, с Польшей начала «Солидарности».
И потому Октябрьская площадь с ее тремя сутками существования, возможно, оказалась даже сильнее, чем Майдан. Потому что Майдан ни за что не смог бы случиться при диктатуре. На Майдан привозили еду и одежду — и уезжали за следующей партией. На Октябрьскую площадь привозили еду и одежду — и отправлялись в тюрьму. Ректоры киевских вузов официально освобождали студентов от занятий, чтобы те шли на Майдан. Ректоры минских вузов объявили, что все студенты, арестованные на Октябрьской площади, будут отчислены.
Майдан мог возникнуть только в свободной стране. Палатки на Октябрьской площади в тоталитарной стране не могли появиться по определению. Но появились.
Это означает, что перелом произошел. И у нас отныне появилась Площадь — тот первый квадратный километр свободы, который удалось отстоять.
25 марта
В субботу белорусам стало понятно, что режим Лукашенко пошел на самоуничтожение. Как только начинает литься кровь — включается безжалостный секундомер.
Проходы к ставшей уже знаменитой Октябрьской площади с раннего утра были полностью блокированы милицией, ОМОНом и спецназом внутренних войск. Люди к 12 часам дня собирались на прилегающих улицах, но прорваться на площадь не удалось. Потом ОМОН начал теснить людей к стенам. Было нечем дышать. С большим трудом демонстрантам удалось прорвать оцепление.
В парке Янки Купалы собрались более 30 тысяч человек. После митинга, на котором выступили оба оппозиционных кандидата, Александр Милинкевич предложил разойтись до следующей акции — «Чарнобыльскага шляха», но никто не захотел. У участников митинга появилась идея идти к спецприемнику-распределителю — требовать освободить политзаключенных.
Колонна шла дисциплинированно, останавливаясь на всех светофорах. Машины сигналили в знак солидарности, из автобусов и троллейбусов выходили люди и присоединялись к колонне. На проспекте Дзержинского (придумали же название — прямо по Фрейду) колонну встретил спецназ внутренних войск. Сначала бойцы просто стучали по щитам дубинками. Люди скандировали: «Не боимся!». Потом войска пошли в атаку.
Когда прогремел первый взрыв, было по-настоящему страшно. Потому что далеко не сразу стало понятно, что это только шумовая граната. Потом слезоточивый газ и дымовые шашки. Били страшно. Раненые лежали на дороге. Говорили, что есть убитые.
Александр Козулин предложил возвращаться в центр города: «Сегодня у нас праздник — День воли, — и мы будем вместе гулять по городу». Пройти дали совсем немного…
Мимо демонстрантов проехала колонна спецназовских автобусов. Люди закричали: «Убийцы! Фашисты!». Два автобуса тут же остановились, и бойцы начали рассекать толпу. Подъехали автозаки. Людей избивали и заталкивали в воронки, в том числе и Александра Козулина, оставшиеся спасались бегством. «Похоже, весна будет горячей», — говорили те, кто спасся.
Ирина Халип
«Новая газета»
Русский
English